– Вряд ли вам подойдет эта работа, – сказал Френни владелец книжного магазина, когда она пришла спросить, нет ли у них вакансий. – Может быть, вашей сестре?
Конечно, жители города предпочли бы общаться с Джет. Она была лучше воспитанна и к тому же добрее и мягче, и приличнее с виду. Френни с ее вечно растрепанными, непослушными огненно-рыжими волосами, в черном заношенном пальто, и вправду выглядела дикаркой. Она сильно похудела и стала такой же нескладной, как в детстве. Даже когда Френни пудрила щеки, она все равно казалась угрюмой и неухоженной. И эти ее сапоги… Они выдавали ее с головой. Красные, как разбитое сердце. Женщина из Оуэнсов до мозга костей.
Летом Френни скучала по Винсенту еще сильнее. Она ходила на озеро Лич-Лейк и подолгу плавала голышом в холодной зеленой воде. За все время к ней не пристала ни одна пиявка. Только стрекозы летали над озером, сверкая прозрачными крыльями.
Ты знаешь, кто мы, сказал ей Винсент в то первое лето, и она знала уже тогда, но не хотела сама себе в этом признаться. Ей не хотелось, чтобы ее осуждали из-за истории их семьи. Не хотелось, чтобы на нее вешали ярлыки и считали отверженной. Ей хотелось быть свободной: птицей, парящей над Центральным парком, отдельно от хрупкого мира. Но теперь все это было уже не важно. Закрыв глаза, Френни плыла сквозь камыши у берега. На глубине вода становилась прозрачно-синей. В городке говорили, что это озеро было бездонным. Ходили слухи о древних рыбах, живущих в темных глубинах Лич-Лейк, о существах, что скрывались от мира уже сотни лет, но Френни видела только лягушек у берега и редких угрей в камышах.
Однажды она заметила, что за ней наблюдают какие-то девчонки. Она подплыла к берегу, спряталась за кустами терновника и быстро оделась.
– Вы хорошо плаваете, – сказала ей одна из девчонок.
– Спасибо, – ответила Френни, выжимая волосы. Стекавшая на землю вода была ярко-красной. Девочки бросились прочь со всех ног, и только одна осталась стоять на месте. Та, которая заговорила с Френни.
– Это кровь? – спросила она.
– Нет, конечно. Это краска для волос.
Это было ни то, ни другое. Просто именно так ее волосы реагировали на воду, но Френни не собиралась объяснять это десятилетней девчонке. Она в принципе не любила детей. И не любила себя, когда сама была маленькой.
Остальные девчонки уже карабкались вверх по скалистому берегу.
– Это опасно, – крикнула Френни. Никто не слушал ее, кроме той девочки, что осталась. – Впрочем, это не мое дело, – сердито пробормотала Френни.
– А вы правда не можете утонуть? – с любопытством спросила девочка.
– Каждый может утонуть. В надлежащих условиях. – Девочка была совершенно обычной, но в ее взгляде читался живой и пытливый ум. – А почему ты спросила?
– Я думала, вы ведьма.
– Правда? – Френни надела сапоги. Она носила их круглый год. Даже летом. В них было удобнее, чем в галошах для сада. – Кто тебе это сказал?
– Все так говорят.
– Ну, все не знают всего. – Френни сама удивилась тому, как сердито звучит ее голос. Она заметила уголок синего блокнота, торчавший из рюкзачка девочки. Одного из тех блокнотов, который она сама оставила в библиотеке. – Ты пишешь? – спросила она.
– Я пытаюсь, – сказала девочка.
– Не пытайся, а делай. – Френни вдруг поняла, что говорит в точности как тетя Изабель, когда та злилась. Ей не хотелось быть скучной занудой и не хотелось обидеть эту умную, смелую девочку, поэтому Френни сменила тон: – Но попытка – это уже начало. О чем ты пишешь?
– О своей жизни.
– Ясно.
– Если все записать, будет уже не так больно.
– Да, наверное, – сказала Френни.
Девочка побежала к подружкам. Она помахала Френни на прощание, и женщина помахала в ответ.
По дороге домой Френни решила, что девочка была права. Полезно записывать свои мысли, чтобы привести их в порядок. И пока будешь писать, можно выявить чувства, о существовании которых ты даже не подозревала. В тот же вечер Френни написала длинное письмо Хейлину. Она никогда никому не рассказывала о том, что шепнула ей тетя с последним вздохом. Но теперь она записала эти слова на бумаге и поняла, что всегда в это верила, несмотря на проклятие.
Люби больше, сказала ей тетя. Не меньше, а больше.
Вновь начав работать в саду, Джет вспомнила, как сильно ей это нравится. Под ее чуткими руками все цвело пышным цветом. Она посадила зеленый лук, капусту и мяту, руту, базилик и рокамболь. Она посадила лимонно-пахнущий тимьян, лимонную мелиссу, лимонную вербену, наперстянку и циннию, а еще розмарин и лаванду у задней двери, где они всегда росли при тете Изабель. Преподобный Уиллард дал ей несколько луковиц, чтобы она тоже выращивала нарциссы и приносила на кладбище цветы из собственного сада. Белые с ярко-оранжевой сердцевинкой, золотистые, желтые, как свежевзбитое масло. Когда нарциссы цвели, Джет всегда плакала, потому что еще один год прошел, и время летело так быстро и неумолимо.
Более опасные растения, заказанные у Оуэнсов с фермы в Рокпорте в штате Мэн, Джет выращивала в теплице, дверь которой всегда запиралась на ключ. Ни к чему лишний риск, а то вдруг в сад заберутся подростки и спутают ядовитый волчий аконит с коноплей. Там, за стеклом, она выращивала белладонну, болиголов и паслен, вызывающий галлюцинации и видения и входивший в состав колдовской мази, якобы дававшей ведьмам способность летать; черную белену, которую мужчины используют, чтобы влюблять в себя женщин, а женщины – чтобы вызывать дождь; мандрагору, чей корень, согласно легенде, истошно кричит, когда его вырывают из земли; дурман, средство от многих болезней, а также от сглаза, но лишь в малых количествах, потому что в больших он смертелен.
Однажды она увидела старую крольчиху Мэгги в траве рядом с теплицей, где та
