Что касается награды, возможно, ты кого-то найдешь, предположил Клинт. Возможно. Но будь честна с собой. Ты знаешь, что эти руины пусты, как и остальной мир. Здесь нет ничего, кроме тел женщин, которые пришли с Нелл. Пусть ее нога олицетворяет всех. Будь в мире, который вы называете Нашим Местом, другие женщины, они бы уже дали о себе знать. Оставили бы хоть какие-то следы. Что ты пытаешься доказать? Что женщина тоже может быть ковбоем Мальборо?
Похоже, даже в ее воображении он не мог просто сказать, что боится за нее. Не мог перестать относиться к ней как к одной из своих тюремных пациенток, бросая наводящие вопросы, словно мяч в вышибалах на площадке.
– Уходи, Клинт, – сказала она, и, о чудо, он ушел.
Лайла потянулась и схватилась за нижнюю перекладину потолочной решетки. Та согнулась, но не сломалась. Рука болела, Лайла чувствовала, как кровь струится из-под самодельной повязки. Тем не менее она повисла и подтянулась. Поставила ногу на нижнюю перекладину, оттолкнулась. Перекладина прогнулась еще сильнее, но не сломалась. Лайла подняла руки, подтянулась, шагнула – и начала подъем по решетке. Всякий раз, оказываясь на уровне двери камеры, она цеплялась за перекладину здоровой левой рукой и наклонялась к двери с фонариком в правой. Через армированное окошко в верхней части двери Лайла не увидела женщины ни в первой камере, ни во второй, ни в третьей. Фонарь освещал только прикрученные к полу металлические койки. Рука пульсировала болью. Кровь текла в рукав. Четвертая камера тоже пустовала. Тут Лайле пришлось передохнуть, но недолго и не для того, чтобы смотреть вниз, в темноту. Существовал ли какой-то фокус для подобных упражнений? Что-то, о чем упоминал Джаред, когда говорил о беге по пересеченной местности, что-то, что следовало сказать себе? Да, она вспомнила. «Когда легкие начинают сжиматься, я просто представляю себе, что девчонки смотрят на меня, и я не могу их подвести».
Ей это не поможет. Оставалось только продолжить путь.
Лайла поднималась. В пятой камере увидела пустую койку, раковину и свернутый унитаз. Ничего больше.
Она добралась до Т-образной развилки. Налево уходил еще один коридор. Далеко, в самом его конце, луч фонаря Лайлы выхватил из темноты что-то, напоминавшее груду грязного белья: тело или несколько тел, решила Лайла, останки других членов первой группы. Была ли на Нелл Сигер дутая красная куртка? Лайла не помнила. Но, несмотря на холод, она уже чувствовала запах разложения. Их бросало из стороны в сторону, пока они не умерли, а потом, возможно, продолжало бросать. Единственное, что она могла, так это оставить их там.
Что-то шевельнулось среди груды, и Лайла услышала писк. Очевидно, тюремные крысы пережили катастрофу.
Лайла продолжила подъем. Казалось, каждая следующая металлическая перекладина все больше прогибалась под ее весом и скрипела громче и дольше. Шестая, седьмая, восьмая и девятая камеры пустовали. Нужное всегда оказывается в последнем месте, куда заглядываешь. Всегда на верхней полке стенного шкафа, в самой глубине. Или в нижней папке высокой стопки. Или в самом маленьком, реже всего используемом кармане рюкзака.
Если она упадет сейчас, то хотя бы умрет мгновенно.
Ты всегда – всегда-всегда-всегда – падаешь с самой высокой перекладины потолочной решетки, которую используешь вместо лестницы в коридоре тюрьмы особо строгого режима, сползшей к подножию бывшей угольной горы.
Но Лайла решила, что не остановится. Она убила Джессику Элуэй, чтобы не умереть самой. Она стала первой женщиной, возглавившей полицию округа Дулинг. Она защелкнула наручники на запястьях братьев Грайнеров, а когда Лоу Грайнер послал ее на три буквы, рассмеялась ему в лицо. Еще несколько футов ее не остановят.
И не остановили.
Она отклонилась в темноту, словно выброшенная невидимым партнером по танцам, и направила луч фонаря в окошко десятой камеры.
К стеклу прижималась лицом надувная кукла. Вишнево-красные губы удивленно круглились, готовые для минета. На Лайлу смотрели бездумные, соблазнительные синие глаза Бетти Буп. Сквозняк заставлял куклу кивать пустой головой и пожимать розовыми плечами. Надпись на наклейке на лбу гласила: С 40-м днем рождения, Ларри!
12– Спускайтесь, Лайла, – донесся снизу голос Тиффани. – По одной ступеньке зараз.
– Хорошо, – выдавила из себя Лайла. Она обрадовалась, что Тиффани не послушала ее. Возможно, она в жизни мало чему так радовалась. В горле пересохло, кожа обтянула тело, ладонь горела. Но голос внизу свидетельствовал о другой жизни. О том, что эта темная лестница – еще не конец.
– Вот и замечательно. А теперь вниз на одну ступеньку. Только на одну. Все начинается с первого шага.
13– Гребаная надувная секс-кукла, – дивилась потом Тиффани. – Тот еще подарок на день рождения. Дырка! Им разрешают держать в камерах такое дерьмо?
Лайла пожала плечами.
– Я знаю только то, что видела. За этим наверняка есть какая-то история, но нам ее никогда не узнать.
Они скакали весь день и не стали останавливаться на ночлег. Тиффани хотела, чтобы одна из женщин в Нашем Месте, которая раньше была медсестрой, незамедлительно обработала рану Лайлы. Та говорила, что спешить незачем, но Тифф настояла на своем.
– Я пообещала той карге, которая раньше была начальником тюрьмы, что мы не умрем. Мы. Это касается нас двоих.
Она рассказала Лайле о квартире в Шарлотсвилле, где жила до того, как зависимость от мета выжгла напалмом последние десять лет ее жизни. Тиффани держала в квартире много папоротников. И они тоже процветали.
– Если у тебя в доме есть большие комнатные растения, значит, ты живешь правильно, – заявила Тиффани.
Обмякнув, мерно покачиваясь в такт ходу кобылы, Лайла боролась со сном, из-за которого она вполне могла упасть.
– Что?
– Мои папоротники. Я рассказываю вам о моих папоротниках, чтобы вы не отключились.
Ее слова развеселили Лайлу, но вместо смеха с губ сорвался стон. Тиффани сказала не грустить.
– Мы добудем тебе папоротники. Их в этом гребаном месте до хрена. Они не редкость.
Позже Лайла спросила, кого хочет Тиффани, мальчика или девочку.
– Просто здорового ребенка, – ответила Тиффани. – Без разницы, главное, здорового.
– Если родится девочка, назови ее Ферн[51].
Тиффани рассмеялась.
– Это круто.
На рассвете показался Дулинг, здания выплывали из синеватого тумана. Дым поднимался над автостоянкой за руинами «Скрипучего колеса». Там устроили общественный очаг. Электричество было редкостью, поэтому готовили по возможности на свежем воздухе. («Скрипучее колесо» стало отличным источником дров. Они постепенно разбирали его крышу и стены.)
Тиффани направилась к огню. Там суетился десяток женщин, бесформенных в толстых куртках, шапках и рукавицах.
