Ее заглушил вопль Тиффани, которой Джоли Сурэтт ножом для стейка делала эпизиотомию без анестезии.
– Полотенца положите на крышу гольфкаров, – закончила Эрин.
– Да, на солнечные батареи! – воскликнула Китти. – Чтобы согреть. Эй, отлично приду…
– Они нам нужны теплые, а не горячие, – предупредила Эрин. – У меня нет желания поджарить нашего нового гражданина. Действуйте.
Элейн стояла не шевелясь, и женщины огибали ее, словно вода – камень. Она по-прежнему смотрела куда угодно, только не на Тиффани Джонс. Блестящие глаза Элейн были пусты.
– На сколько раскрылась шейка? – спросила Лайла.
– На семь сантиметров, – ответила Джоли. – Не успеешь и глазом моргнуть, как будет десять. Сглаживание завершилось. Хоть с этим все хорошо. Тужься, Тиффани. Но прибереги немножко и на следующий раз.
Тиффани тужилась. Тиффани кричала. Влагалище Тиффани расширялось, сужалось, расширялось вновь. Свежая кровь текла между ног.
– Не нравится мне эта кровь. – Лайла услышала, как Эрин шепнула это Джоли, словно информатор на ипподроме. – Слишком ее много. Господи, ну почему у меня нет даже фетоскопа.
Подошла Мэри с пластмассовой сумкой-холодильником. Точно такую же Лайла не раз и не два набивала продуктами, собираясь с Клинтом и Джаредом на пикник у озера Мейлок. Надпись на боку гласила: «БУДВАЙЗЕР! КОРОЛЬ ПИВА!»
– Пойдет, доктор Э.?
– Да, – ответила Эрин, не поднимая головы. – Давай, Тифф, тужься изо всех сил.
– Как же болит спина… – Тиффани растянула последнее слово, ее лицо сморщилось, кулаки замолотили по выщербленному пластику столешницы.
– Вижу головку! – крикнула Лайла. – Вижу… Господи, Эрин, что?..
Эрин оттолкнула Джоли в сторону, схватилась за плечо младенца, пока он не вернулся в матку, впилась подушечками пальцев так сильно, что Лайле стало дурно. Голова младенца скользнула вперед, склоненная набок, словно он хотел посмотреть, откуда появился на свет. Глаза закрыты, лицо пепельно-серое. Вокруг шеи и по щеке к уху – словно петля палача – вилась вымазанная кровью пуповина, напомнившая Лайле красную змею на ветке Удивительного Дерева. От груди и ниже младенец еще находился в чреве матери, но одна ручка вылезла и висела плетью. Лайла видела каждый идеальный пальчик с идеальным ноготком.
– Не тужься, – велела Эрин. – Я знаю, ты хочешь, чтобы все закончилось, но пока не тужься.
– Мне надо, – прохрипела Тиффани.
– Если будешь тужиться, задушишь ребенка, – предупредила Джоли. Она вновь стояла рядом с Эрин, плечо к плечу. – Подожди… дай мне секундочку…
Слишком поздно, подумала Лайла. Пуповина уже задушила его. Достаточно одного взгляда на его серое личико.
Джоли просунула под пуповину один палец, затем два, согнула пальцы, сначала оттянув пуповину, а потом и вовсе сняв ее. Тиффани заорала диким голосом, жилы на ее шее напряглись.
– Тужься! – крикнула Эрин. – Изо всех сил! На счет три! Джоли, смотри, чтобы он не приземлился лицом на этот гребаный грязный пол! Тифф! Один, два, три!
Тиффани потужилась. Младенец буквально выскочил в руки Джоли Сурэтт. Скользкий, прекрасный и мертвый.
– Соломинку! – крикнула Джоли. – Принесите соломинку! Быстро!
Элейн шагнула вперед. Лайла не заметила, как она подошла. В руке Элейн держала соломинку, заранее сняв с нее обертку.
– Вот.
Эрин взяла соломинку.
– Лайла. Открой ему рот. – Ему. До этого Лайла не замечала крошечную серую запятую под животом младенца. – Открой ему рот! – повторила Эрин.
Двумя пальцами, очень осторожно, Лайла сделала то, что от нее требовалось. Эрин сунула один конец соломинки себе в рот, второй – в миниатюрное отверстие, созданное пальцами Лайлы.
– А теперь подними его подбородок. Нужно создать подсос.
Зачем? Умер – значит умер. Но Лайла вновь подчинилась, увидела, как втянулись щеки Эрин Эйзенберг, когда она всосала воздух через соломинку. Послышался хлопок. Эрин повернула голову и выплюнула что-то похожее на комок слизи. Потом кивнула Джоли, которая подняла младенца к лицу и осторожно дунула ему в рот.
Младенец просто лежал, запрокинув лысую голову, покрытую капельками крови и пены. Джоли дунула вновь, и произошло чудо. Крошечная грудь расширилась, невидящие синие глаза раскрылись. Он закричал. Селия Фроуд зааплодировала, остальные присоединились… за исключением Элейн, которая вернулась на прежнее место и вновь обхватила себя руками. Младенец кричал и кричал. Пальцы сжались в маленькие кулачки.
– Это мой малыш. – Тиффани протянула руки. – Мой малыш кричит. Дайте его мне.
Джоли перетянула пуповину резинкой и завернула младенца в первое, что попалось под руку, – фартук официантки, который кто-то сдернул с вешалки. Передала орущий сверток Тиффани, которая посмотрела на крохотное личико, рассмеялась, поцеловала липкую щечку.
– Где эти полотенца? – спросила Эрин. – Принесите немедленно.
– Они еще не согрелись, – предупредила Китти.
– Неси сюда.
Полотенца принесли, и Мэри постелила их в сумку-холодильник. Пока она это делала, Лайла обратила внимание на кровь, струившуюся между ног Тиффани. Много крови. Не одна пинта.
– Это нормально? – спросил кто-то.
– Совершенно, – твердо и без запинки ответила Эрин, демонстрируя полнейшую уверенность: абсолютно никаких проблем. Именно в тот момент Лайла заподозрила, что Тиффани суждено умереть. – И пусть кто-нибудь принесет мне еще несколько полотенец.
Джоли Сурэтт шагнула к столу, чтобы забрать младенца у матери и положить в самодельную колыбель. Эрин покачала головой.
– Пусть еще немного подержит его.
Вот тут подозрения Лайлы переросли в уверенность.
7Солнце садилось в бывшем городе Дулинг, который теперь назывался Наше Место.
Лайла сидела на крыльце дома на Сент-Джордж-стрит, держа в руке скрепленные листки бумаги, когда появилась Джейнис Коутс. Села рядом, и Лайла уловила запах можжевельника. Из внутреннего кармана стеганого жилета бывший начальник тюрьмы достала источник запаха – пинтовую бутылку джина «Шенли». Предложила Лайле. Та покачала головой.
– Задержка отделения плаценты, – сообщила Джейнис. – Так сказала мне Эрин. Вычистить ее никакой возможности не было, во всяком случае, чтобы успеть остановить кровотечение. Плюс отсутствие стандартных лекарств.
– Питоцин, – кивнула Лайла. – Мне его вводили, когда я рожала Джареда.
Некоторое время они сидели молча, наблюдая, как меркнет свет очень долгого дня. Наконец Джейнис спросила:
– Может, помочь тебе с ее вещами?
– Я уже все сделала. Их было немного.
– Как и у всех нас. И это хорошо, ты согласна? В школе мы учили стихотворение, что-то насчет того, как проходит жизнь за выгодой в погоне. Китс, наверное.
Лайла тоже учила это стихотворение[59], знала, что написал его Вордсворт, но ничего не сказала. Джейнис вернула бутылку в карман и вытащила из него относительно чистый носовой платок. Протерла одну щеку Лайлы, потом другую, эти движения вызвали сладостно-болезненные воспоминания о матери, которая проделывала то же самое в многочисленных случаях, когда ее дочь, неисправимая девчонка-сорванец, падала с велосипеда или скейтборда.
– Я нашла это в комоде, где она держала вещи для малыша. – Лайла протянула Джейнис скрепленные листки. – Под рубашечками и пинетками.
На обложку Тиффани приклеила изображение смеющейся мамочки с идеально уложенными волосами, которая поднимала смеющегося младенца, озаренная солнечными лучами. Джейнис практически не сомневалась, что картинку она вырезала из рекламы детского питания «Гербер» в одном из старых женских журналов, может, из «Домашнего
