Затрещал шокер.
– Что вы делаете! – закричала Зоя, и кое-кто из гулявших по набережной обернулся в их сторону.
– Тихо, девушка, – отрезал лейтенант. – А то впаяем вам препятствие закону. Гулиев, отпусти его. Ведь перед нами добрый гражданин империи. И он пойдет сам. Двести метров до того места, где ждет машина. Неспешно и тихо, в прогулочном ритме. Никаких наручников. Ведь так? – последнюю фразу он подчеркнул.
Клещи на предплечье разжались, сержант отступил на шаг.
– Конечно, – сказал Сашка, ощущая, что на плечи ему лег груз минимум в тонну. – Зайка, я дам знать, как и что… сразу же…
Невыносимо больно было смотреть на Зою, как она стоит, вытянувшись, прижав руки ко рту, глядит с обидой и отчаянием: вот тебе и годовщина, вот и погуляли, и отметили.
Он попытался улыбнуться, подбодрить ее, а затем, опустив голову, потащился следом за полицейскими.
Прошлое
Яркий свет, бьющий в глаза. И боль. Это он осознает первым делом.
Совсем не та боль, к которой он привык за последние годы, та обитает в одном месте, за грудиной, эта же вспыхивает во многих местах: запястья, лодыжки, спина, шея и голова, та пульсирует, едва не разрывается.
– Вы открыли глаза, Станислав Петрович, – голос доносится из-за света, глухой, будто стертый. – Это хорошо. Давайте же побеседуем как цивилизованные люди. Ха-ха.
Он напрягается и понимает, что сидит на жестком стуле, а тело охватывают веревки.
Где он? Как сюда попал? В памяти обрывки, стыкуются с трудом…
– Неужели мы перестарались? Ха-ха. Ну да, дозировку подбирали на ходу. Импровизация, ха-ха.
Он вспоминает: вечер, кабинет, приступ, вызов «Скорой помощи», она является с невероятной скоростью, и ничего удивительного, человеку его статуса положен особый пригляд. Голова проясняется, боль стихает, он пытается пошевелиться, ножки стула постукивают по полу.
– Не пробуйте освободиться, Станислав Петрович, – в голосе ни насмешки, ни злости, спокойная деловитость, и все же он звучит жутко. – Вас связали профессионально.
Теперь он понимает, что его собеседник говорит с акцентом, не южным, не северным, а заграничным, но не каким-то определенным, а словно составленным из дюжины других.
Он за последние годы общался не с одним десятком дипломатов, слышал разные варианты русского, но с таким не сталкивался.
– Вы… – Язык словно кусок пемзы в полости из камня. – Вы похитили меня?
– Разум возвращается к вам, Станислав Петрович, и это не может не радовать, – констатирует голос. – Именно ваш разум нам и нужен. И сведения, в нем обитающие. Ха.
– Но вас же… вы не могли уехать незамеченными… вас же поймают…
Обмануть систему безопасности и похитить члена императорского Государственного совета прямо в центре столицы возможно, он сам тому прямое доказательство, но вот сделать это незаметно и уйти живыми похитителям не удастся.
– Пусть, – голос за светом полнит равнодушие. – Им достанутся лишь тела. Ха-ха.
Он облизывает губы, шершавые, точно морской песок, пытается собраться с мыслями. Вертит головой, но все вокруг тонет во тьме, и только проклятая лампа светит прямо в глаза.
Понятно, клоны, носители сознания другого человека, который может находиться где угодно, хоть на другом континенте. В руки спецов из службы охраны попадут лишь биологические машины, колоды мертвого мяса с вживленным в мозг управляющим контуром.
Как только на него перестает поступать сигнал, такая «оболочка» мгновенно лишается разума, но пока трансляция идет, клон ничем не отличается от обычного человека. У империи подобной технологии нет… пока нет… а вот кое у кого она есть.
– Ну что, Станислав Петрович, вы будете говорить? Не хотелось бы вас ломать… Сами понимаете, мы можем.
Он снова облизывает губы.
Да, о похищении бывшего министра из его собственного особняка наверняка стало известно, и спецслужбы роют носом землю.
Имплантат, естественно, заглушен, и его единственный шанс – тянуть время.
– Дайте воды, – просит он.
– Нет. – Свет становится ярче, во мраке что-то движется, формы, колыхания. – Станислав Петрович, вы не на курорте, и условий мы вам создавать не собираемся. Принесете пользу – вам не будет хуже, если же заартачитесь…
Движение продолжается, он видит крепкую мужскую руку, в ней странный предмет: то ли гибкая трубка, то ли отрезок толстого провода цвета морской волны, и на конце горит золотистая искорка.
– Это нейроконнектор, – сообщают ему, – и если надо, то мы пустим его в ход. Понимаете? Ха-ха.
Он отшатывается так резко, что едва не опрокидывает стул, голову вновь опутывает пульсацией, веревки режут плоть, и в ноздри лезет густой запах крови.
– Да, я буду говорить, – произносит он, растягивая слова, морщась от боли. – Хорошо-хорошо. Что вы хотите знать?
Хочется надеяться, что счет идет на минуты, что служба охраны давно взяла след и мчится сюда, где бы это «сюда» ни находилось, а находиться далеко от его дома оно не может. Имплантат заглушили, но время тот все равно показывает, похищение состоялось два часа пять минут назад.
Рука с нейроконнектором отодвигается, искорка гаснет.
– Нам очень интересно, – произносит голос с все тем же непонятным акцентом, – кто будет следующим императором.
Будущее
Сашку привезли в губернскую управу, завели через боковой вход, и вскоре он оказался в небольшом, но светлом и с высоким потолком кабинете – никаких решеток, обычный письменный стол, на стене портрет императора в гвардейской форме, известное всему миру лицо с бородкой, блестят эполеты.
Человек, пятьдесят лет правящий одной седьмой частью земного шара.
– Сиди здесь, – велел лейтенант. – Хозяин сейчас придет.
Сашка вздохнул и опустился на стул.
Понятно, что никто его не сторожит, но на побег отважится только полный идиот – все под камерами, выследят и поймают в считаные минуты, и уж тогда с ним миндальничать никто не станет.
А кроме того, он ни в чем не виноват! Ему нечего бояться. Недоразумение.
Не успел Сашка как следует заскучать, как вошел невысокий офицер с усиками, вполне дружелюбный на вид.
– Ага, гражданин Барсов, – сказал он и плюхнул на стол пачку документов; поверхность того тут же осветилась, выдвинулся монитор, протаяла
