— Крепко же засел в тебе страх, малыш! — сказал он. — От него нам, видать, так и не избавиться. Лило, войди! — крикнул он.
На пороге появилась стройная женщина.
— У меня гость, — сказал Штайнер. — Людвиг Керн. Он молод, но уже успел набраться опыта на чужбине. Поживет немного здесь. Не могла бы ты приготовить нам кофе, Лило?
— Сейчас.
Женщина зажгла спиртовку, поставила на нее кастрюльку с водой и принялась молоть кофе. Все это она проделала почти бесшумно; движения ее были медленные и словно скользящие.
— А я думал, ты уже давно спишь, Лило, — сказал Штайнер.
— Что-то не спится, — ответила она низким, хрипловатым голосом.
Узкое и правильное лицо обрамляли черные волосы, расчесанные на пробор. Она выглядела как итальянка, но по-немецки говорила с акцентом, характерным для славян.
Керн сидел на сломанном плетеном стуле. Страшная усталость одолела его. Давно уже не ощущал он такой сонливой расслабленности и наконец-то чувствовал себя в полной безопасности.
— Вот только подушки нет, — сказал Штайнер.
— Не беда, — ответил Керн. — Подложу под голову пиджак или возьму белье из чемодана.
— Есть у меня подушка, — сказала женщина.
Она вскипятила кофе, затем поднялась и, двигаясь бесшумно, словно призрак, вышла.
— Ешь, пожалуйста, — сказал Штайнер и налил кофе в две чашки без ручек. На чашках были нарисованы голубые луковицы.
Они ели хлеб и колбасу… Лило принесла подушку, положила ее на постель Керна и присела к столу.
— Ты не хочешь кофе, Лило? — спросил Штайнер.
Лило отрицательно покачала головой. Она смотрела, как они едят и пьют. Затем Штайнер встал.
— Пора спать. Ты ведь очень устал, Людвиг, верно?
— Да. Теперь, кажется, опять устал.
Штайнер провел ладонью по волосам женщины.
— Пойди и ты спать, Лило…
— Хорошо. — Она послушно встала. — Спокойной ночи…
Керн и Штайнер улеглись. Штайнер погасил лампу.
Через некоторое время послышался его голос:
— Знаешь, нам надо жить так, словно мы никогда уже не вернемся в Германию.
— Да, — согласился Керн. — Мне это не так уж трудно.
Штайнер закурил. При редких затяжках ярко вспыхивал красноватый огонек.
— Дать и тебе сигарету? — спросил он. — В темноте у них почему-то совсем другой вкус.
— Давай.
Штайнер нащупал ладонь Керна и сунул в нее пачку сигарет и спички.
— Как тебе жилось в Праге? — спросил Штайнер.
— Хорошо. — Керн помолчал и несколько раз затянулся. Потом сказал: — Я там познакомился кое с кем.
— Из-за этого и приехал в Вену?
— Не только из-за этого. Но она тоже в Вене.
Штайнер улыбнулся в темноте.
— Малыш, никогда не забывай — ты странник. Пусть у странников будут приключения. Но ничего, что могло бы вырвать кусок их сердца, когда им надо вновь отправляться в путь.
Керн промолчал.
— Этим я вовсе не хочу осудить приключения, — добавил Штайнер. — И сердце человеческое, конечно, тоже нет. И уж меньше всего тех, кто дает нам в пути хоть крупицу тепла. Если я кого и осуждаю, то нас самих. Брать-то мы берем, а вот дать можем лишь самую малость.
— Мне кажется, я вообще ничего не могу дать. — Вдруг Керн почувствовал себя совершенно обескураженным. Что он, собственно, может предложить Рут? Только свое чувство. Но ведь это, кажется, ничтожно мало. Просто он слишком молод и несведущ, вот и все.
— Знаешь, малыш, — спокойно сказал Штайнер, — мало — это уже почти все…
— Смотря от кого…
Штайнер улыбнулся:
— Не бойся, малыш. Все, что чувствуешь от души, — правильно. Вот ты и окунись в свое чувство. Но смотри не привязывайся! — Он загасил окурок. — Спи спокойно. Завтра пойдем к Потцлоху…
— Спасибо. Уверен, что отлично высплюсь у тебя…
Керн положил сигарету в сторону и зарылся головой в подушку чужой женщины. Он все еще чувствовал себя обескураженным, но вместе с тем и почти счастливым.
Глава 9
Директор Потцлох был расторопным маленьким человечком с взъерошенными усами и огромным носом, с которого то и дело соскальзывало пенсне. Вечно он куда-то спешил, особенно когда делать было нечего.
— Что такое? Говорите скорее! — произнес он, когда Штайнер и Керн пришли к нему.
— Ведь нам нужен помощник, — сказал Штайнер. — Днем для уборки, вечером для телепатических опытов. Вот вам такой помощник! — Он указал на Керна.
— А он что-нибудь умеет?
— Все, что нам нужно.
Потцлох хитро подмигнул Штайнеру:
— Знакомый небось? Чего он требует?
— Еду, жилье и тридцать шиллингов. Для начала, разумеется.
— Но ведь это же целое состояние! — вскричал директор Потцлох. — Гонорар кинозвезды! Вы что же, Штайнер, решили разорить меня? Почти столько же платят молодому чернорабочему, официально зарегистрированному в полиции, — добавил он уже более миролюбивым тоном.
— Я могу работать и бесплатно, — быстро вставил Керн.
— Браво, молодой человек! Именно так начинают будущие миллионеры! Только скромные люди делают карьеру! — Лукаво улыбаясь, Потцлох шумно выдохнул воздух носом и поправил соскользнувшее пенсне. — Но вы еще не знаете Леопольда Потцлоха, последнего из друзей человечества! Я буду платить вам гонорар! Чистых пятнадцать шиллингов в месяц! Гонорар, говорю я вам, дорогой друг! Гонорар, а не жалованье! С сегодняшнего дня вы артист! Гонорар в пятнадцать шиллингов — это больше, чем тысяча шиллингов жалованья. А он что-нибудь особенное умеет делать?
— Немного играю на пианино, — сказал Керн.
Потцлох энергично насадил пенсне на нос.
— Вы умеете играть тихо? Этакую музыку для настроения?
— Тихо я играю лучше, чем громко.
— Отлично! — Потцлох преобразился в фельдмаршала. — Пусть разучит что-нибудь в египетском духе! Распиливание мумии и номер «Дама без ног и живота» должны идти под музыку!
Он исчез. Штайнер посмотрел на Керна и укоризненно покачал головой.
— Ты подтверждаешь мою старую теорию, — сказал он. — Я всегда считал евреев самым глупым и доверчивым из всех народов мира. Ведь ты мог бы запросто выжать из него тридцать шиллингов.
Керн улыбнулся:
— Ты забываешь одно: панический страх, порожденный целым тысячелетием погромов и гетто. Если учесть это, то евреев можно назвать даже довольно смелым народом. А я-то ведь и не настоящий еврей, а всего лишь жалкий метис.
Штайнер ухмыльнулся:
— Ну ладно, пошли! Будем есть мацу! А нет мацы — отметим осенний праздник кущей. Лило отлично готовит.
Заведение Потцлоха состояло из трех секторов: карусели, тира и «Панорамы всемирных сенсаций». После завтрака Штайнер посвятил Керна в некоторые из его новых обязанностей. Он должен был содержать в чистоте карусель и начищать до блеска латунные бляхи на сбруе деревянных лошадок.
Керн принялся за дело. Он не только коней надраил, но и привел в полный порядок и плавно качающихся оленей, и лебедей, и слонов. Он так углубился в работу, что не услышал,
