Комары – настоящий бич тех краев, не дающий ни минуты покоя. В определенные часы дня налетают одни, ночью появляются другие. Они заполняют все пространство и сменяют друг друга «на вахте», как говорят карибские индейцы.
А до чего болезненны их укусы! Так что бедные индейцы, щеголяющие голышом, согласятся скорее иметь дело с кровожадным ягуаром, чем с тучей zancudos. К счастью, до восхода солнца оставалось немного. Звезды начали бледнеть, и на востоке, над бесконечными и темными лесами берегов Альтаграсии и Ла-Риты, стала заниматься бледная полоса розовато-нежного оттенка.
Вдали показался один из островов, запирающих или, вернее, ограждающих лагуну от волн залива. Стали уже видны красивые богатые плантации какао и сахарного тростника и расположенные в низинах селения индейцев.
Селения эти, попадавшиеся в то время повсюду вдоль берегов залива и лагуны Маракайбо, но ставшие теперь редкостью, придавали необыкновенно прелестный вид всей округе, названной испанскими первооткрывателями Венесуэлой, то есть маленькой Венецией. Деревни часто сливались друг с другом, простираясь на сотни метров. Населены они были, однако, сотнями и более семейств, которые строили свои жилища в трехстах-четырехстах шагах от берега, а то и ближе.
Издалека они казались плавающими островками, на самом же деле стояли на прочных сваях из местного дерева гаяка, по твердости соперничавшего с топором и даже пилой, а после пребывания в воде не уступавшего железу.
На сваях изобретательные строители устраивали обширные настилы из легкого дерева bombax ceiba – черного кедра, а на них из бамбука воздвигали жилища, покрывая их листьями кенеи или vihai, вполне заменявшими черепицу или шифер.
Стен же не было вовсе: весь год стояла жара.
Пловцы, таким образом, могли без труда наблюдать за тем, что происходит в этих странных жилищах, не утруждая себя высадкой на берег.
Лагуна становилась все оживленней.
Каноэ, выдолбленные из ствола душистого кедра, быстро скользили по воде с почти голыми индейцами, бросавшими за борт огромные тыквы, которые тут же разносились повсюду волнами; по озеру неторопливо ходили под парусами мелкие каравеллы, ожидая прилива, чтобы войти в крошечные порты островка.
– С подветренной или наветренной? – спросил гамбуржец.
– Держись ближе к берегу, – ответил Кармо. – Пойдем между Сапарой и берегом.
3
Флибустьерский флот
В восемь утра шлюпка вихрем влетела в пролив, образованный восточной оконечностью острова Сапара и берегом Капатариды, и двинулась в залив Маракайбо.
Хотя оба флибустьера повстречались с двумя крупными военными каравеллами и даже с одним галеоном, никто их не задержал и не спросил, кто они и куда следуют.
Сети, которые они выбросили за борт, должно быть, наводили испанцев на мысль, что это обычные рыбаки и связываться с ними не стоит.
Едва выйдя из пролива, Кармо и Ван Штиллер повернули на восток и несколько отдалились от берега, изобиловавшего здесь мелями, на которых теснилось немало карибских селений.
В этих местах на воде также покачивалось много тыкв, между которыми плавали и ныряли утки и морские птицы, не выказывавшие ни малейшего страха.
– Послушай, Кармо, – сказал Ван Штиллер, – к чему все эти тыквы? Рыб, что ли, кормить? Не знаешь?
– Нет, для охоты на водяную дичь, дорогой.
– Шутишь?
– Нисколько. Ты ведь знаешь, что морские птицы весьма недоверчивы и почти никогда не подпускают к себе лодки. Карибы же разбрасывают на воде огромное количество тыкв, привязывая их друг к другу длинными лианами, и приучают тем самым птиц к их присутствию. В подходящий момент ловкие пловцы бросаются в воду, надевают на голову пустую тыкву, в которой заранее проделываются дырки, чтобы хорошо видеть.
– Понятно, – сообразил Ван Штиллер. – И под прикрытием тыквы приближаются к птицам, чтобы утянуть их под воду.
– Совершенно верно, – подтвердил Кармо. – Добавлю также, что возвращаются они всегда с хорошей добычей: на поясе у каждого – не меньше восьми-десяти штук. Когда же…
Но тут раскатистый чих прервал его фразу. Дон Рафаэль открыл глаза и стал делать отчаянные усилия, чтобы освободиться от пут, связывавших его по рукам и ногам.
– Добрый день, сеньор, – приветствовал его Кармо. – Отменный, видать, был вчера аликанте.
Несчастный плантатор вытаращил на него глаза и, скрипя зубами, хрипло проговорил:
– Негодяи.
– Негодяи? Боже! Вы ошибаетесь, сеньор, – возразил Кармо. – Мы гораздо порядочнее, чем вы думаете. Вы убедитесь в этом, когда ощупаете свои карманы, как только мы развяжем вам руки.
– Что же вам от меня нужно? Зачем вы меня утащили с собой? Надеюсь, вы не станете опять рассказывать байки о председателе Королевского суда в Панаме.
– По правде говоря, этот господин не имеет к нам отношения. Мы везем вас к не менее могущественному человеку, с которым тоже шутки плохи.
– К кому же?
– К весьма большому человеку, который тоже близко к сердцу принимает судьбу дочери Черного Корсара и который сделает все для ее спасения.
– Отнять ее у губернатора!.. Да он не выпустит ее из своих когтей.
– Посмотрим, что он скажет, когда пушки разнесут в пух и прах форты Маракайбо, – ответил Кармо. – Шестнадцать лет назад те же стволы уложили здесь весь гарнизон.
Дон Рафаэль смертельно побледнел.
– Так вы – флибустьеры? – промямлил он.
– К вашим услугам, сеньор.
– Боже милостивый!.. Я пропал!..
– Не сейчас, по крайней мере, – с иронией сказал Кармо.
– Кто вами командует?
– Морган.
– Бывший помощник Черного Корсара?.. Покоритель Портобелло.
– Он самый.
– Бедный я, бедный!.. – вздохнул несчастный.
– Не падайте духом, сеньор, – подбодрил его Кармо. – Капитан Морган никого не съел, и безупречней джентльмена нет на свете.
– Да, джентльмена, обрекшего на гибель монахов и монахинь Портобелло. Все вы мерзавцы! Сатанинское отродье!
– Да, да, порождение ада, – поддакнул гамбуржец со смехом. – Так ведь говорят ваши Святые Отцы?
– Сеньор, смените гнев на милость и съешьте бутерброд. У нас осталось немного сухарей, отличная утка, зажаренная вчера утром, а также пара бутылок вина – ничуть не хуже того, которое мы распили в таверне.
Кармо вытащил из ящика провизию, разделил ее поровну на троих и развязал руки пленнику.
Дон Рафаэль, у которого от морского ветерка разгулялся аппетит, хотя и продолжал ворчать и таращить глаза, принялся за еду, не отказавшись от пары стаканчиков портвейна, с насмешливой любезностью предложенных ему Кармо, и от отличной сигары
