«Э, брат… ты ушел куда дальше меня», — мелькнула мысль. Как же так сложилось? И почему так быстро? Титьки Исаты… неужто все так плохо?
— Зачем, зачем, зачем… — говорил владыка. — Чего он хочет, этот вздорный старик? Что он задумал? Хитрость в том, что старик не обязан отчитываться перед колдуном. И я не стану это делать.
И в самом деле — зачем? Ведь не ждет же он, что столичная беднота, разинув рот, выпялится на дворцы и миражи, как при ас-Джаркалах? В лучшем случае чародеев освистают, в худшем же… прольется кровь. Слишком долго жрецы вещали, что колдуны спят с ночной мглой и рожают демонов.
— …никто не скажет, что Азас–скупердяй лишил народ зрелищ! — меж тем закончил Царь Царей. Его пальцы не столько перебирали, сколько терзали четки.
Газван прищурился. Нет, узурпатор мог ослабнуть телом, но не разумом. Он все понимает, старый шакал. Может, ему и нужна кровь?
— Жрецам это не понравится. В конце концов это их праздник.
— Оставь их мне. С каких это пор тебя волнуют святоши?
— Толпа придет в ярость, — продолжал стоять на своем Газван. — Ни я, ни вы не хотим лишней крови. Надеюсь, во всяком случае. Я бы…
— Довольно! Сделай так, чтобы ее не было, — резко перебил Азас. — Кто из нас главный колдун, ты или я? Твоя власть не стоит медяка, если ты не можешь удержать свою же свору!
Может, он и заработал уважение царя неприступностью, но за годы Газван научился чувствовать, когда пора отступать. Прежде владыка грохнул бы рукой по столу и рявкнул, и это значило бы, что для себя он все решил. Теперь Азас лишь подался вперед, стиснув костлявые, по–детски крохотные кулаки.
— Как прикажете, лучезарный, — помедлив, согласился Первый. — Крови не будет.
— Я знал, что ты это скажешь…
Тонкие губы повелителя растянулись не то в улыбке, не то в гримасе. Царь Царей откинулся обратно на подушки, словно враз лишившись сил.
И это то, из–за чего… нет. Ради таких бесед не встречаются без охраны с главным врагом. И Первый не ошибся.
— Есть и еще кое–что… — наконец проговорил Азас.
Царь Царей шумно выдохнул и, отвернувшись, уставился в пространство — туда, где за Районом Садов, за заливом, в жарком мареве над кварталом иноземцев дрожал силуэт Караккской башни. Повелитель пожевал губами, нахмурился, но выдавил немногим больше, чем в первый раз:
— Не о жрецах и не треклятых праздниках. Обо мне.
— Вы имеете в виду наших целителей? — решил помочь чародей, но узурпатор вздрогнул.
— Нет. Боги! Разумеется, нет. Я беспокоюсь о сыне.
«Берегись!» — напомнил себе Газван. Азас мог выглядеть дряхлым стариком, но это был тот же человек, что благословил резню, а после говорил о неуправляемом гневе толпы.
— С мальчиком что–то случилось?
— С ним… все хорошо, — проговорил Царь Царей. — Если боги будут милостивы, он станет почти взрослым, когда наденет маску. Это его тринадцатое лето. В любом случае… даже если немощь сведет меня в костер… с ним все будет хорошо, — повторил он. — Я хочу поговорить о его обучении.
На сей раз Азас не стал томить чародея и выложил:
— Мне нужно, чтобы его образованием занялся маг.
Нет, мир не перевернулся с ног на голову — хотя на долю мгновения именно это почудилось Газвану. Целую вечность на балконе царила странная, пугающая тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра, да еще движением газовых занавесей. Вездесущий, исходящий отовсюду шепот листьев смеялся над растерянностью чародея.
— Разжевал? — насмешливо спросил Азас.
— Разжевал. Но будь я проклят, если что–то понял!
Царь Царей вновь отвернулся, разглядывая раскинувшееся за Районом Садов море.
— А тебе не нужно понимать. Ты же не ждешь, что я буду объясняться колдуну? — Владыка бросил на мага быстрый взгляд. — Считай, что я хочу узнать врага в лицо.
Щелк… щелк… Четки были сделаны из отшлифованного граната, и в свете полуденного солнца казались застывшими каплями крови.
Газван бы дорого заплатил, чтобы узнать, что творится на душе у владыки. Он даже рискнул бы и проник в сознание Азаса, если бы не знал, что это невозможно. Он сам — и поколения Первых до него — вкладывали силу в талисманы, которые столько же поколений царей носили, не снимая.
На мгновение Газван подумал, что в семье узурпатора проснулся Дар. Яйца Шеххана, вот это была бы насмешка судьбы! Но нет, о малыше Ианаде двор знал все, и тринадцать лет — уже слишком поздно. Что это, ловушка, как полагал Ханнан? Завидев последний костер, Азас решился искупить грехи?
Нет. Узурпатор так же ненавидел, а еще более — презирал Дар и его носителей.
Все эти годы, кажется, целую бездну лет — Первого подмывало спросить прямо и без уловок: за что царь так ополчился на магов? Должно быть что–то еще, какая–то разумная причина. Что–то кроме религии и воспитания. Давняя потеря или, может, детский страх… Казалось, если бы они поговорили — нет, им уже не примириться, но, по крайней мере, они бы друг друга поняли.
Газван уже решился и набрал в грудь воздуха, когда в дверь покоев постучали.
— Ну что? Так — понятно? — отрывисто спросил Царь Царей.
— Более чем.
— Тогда вот мои условия, — Азас говорил быстро, тяжело опершись на перила, словно боялся, что уже этого не скажет. — Никто не должен знать. Я поставил в известность, кого нужно, и если я что узнаю о тебе… а я узнаю… в Круге найдутся колдуны и помоложе. Ты понимаешь, что твои же псы меня поддержат.
Да, Газван понимал. Это оставалось тайной лишь для магов из удаленных обителей, таких, как Ханнан.
— Второе. Через пять дней ты подашь список подходящих колдунов, простого рождения, но не голодранцев. Не пострадавших от войны. Я увижу каждого и можешь поверить, я вызнаю их подноготную.
— Не сомневаюсь.
Губы владыки сложились в кривую усмешку.
— А я знаю, что не сомневаешься. Наверное, потому–то мы и столковались тогда… В день, когда я только вошел в этот город.
Азас откинулся на подушки и махнул рукой.
— Это все. Если ты понял, то можешь идти.
Казалось, разговор выпил из него все силы: Царь Царей даже опустил веки, словно не желая больше видеть мага.
Газван уже поднялся,
