— Колдун?.. — бросил он. Зерна четок застучали особенно громко. — Видят боги, я борюсь с хворью и твердо намерен выбраться. Но если я окажусь слабее, я хочу сказать… ты самый порядочный из всех вас. Я хочу, чтобы ты знал. Мне даже жаль, что боги тебя прокляли.
Старый маг смотрел на него сверху вниз. Похвала от Царя Царей? Клыки Мертвого бога, слышали бы чародеи Сакара!
Так и не найдя, что ответить, он просто развернулся и молча пошел прочь.
Ее звали Джерима. Как звон тяжелых ожерелий, как голос ветра в занесенных песками развалинах. Ее кожа была едва ли много светлее жженого миндаля, а волосы — цвета каштанов, что осыпаются с вековых зарослей вдоль столичных каналов. Сама она говорила Газвану, что в ней течет кровь кочевников–саридов. Конечно, он ей не верил, но есть ли разница, кем были ее предки?
Они встретились задолго до войны, а тогда семьи в Круге складывались втрое чаще нынешнего. Она была чуть–чуть приземиста, с немного слишком громким голосом, а смех ее порой звучал грубовато. Но Газвану нравились эти «слишком» и «немного», и когда Джерима рожала и отдувалась шумно, с хрипом — как животное — он наконец–то понял, что такое близость.
Он потерял их. И ее, и сына. Оба пали жертвами войны: в первые дни, в сезон бурь. В неясных сумерках мокрый ветер свистел в оголенных ветвях, трепал тростниковые навесы на крышах и бросал пригоршни косого дождя в лицо.
Нет, все же это был не дождь…
Асма, робкая полноватая ученица, ходившая у него в служанках, стряхнула с пальцев еще несколько капель и отставила чашу.
— Прошу прощения, мудрый! — тут же потупилась она. — Вы так стонали во сне…
Газван прикрыл глаза рукой и мысленно выругался. Проклятье! Ему нельзя проявлять слабость: ни перед кем в Круге, даже перед ней. Сейчас — особенно нельзя.
— Приготовь ванну, — выдавил он. — И погорячее. Чтоб обжигала.
Может, кипяток прогонит из костей холод той осени? Девица не тронулась с места.
— Это советник, мудрый. Прибыл посыльный из Железного двора. Вас ожидают во дворце.
Ах, Бездна! Кажется, они все сговорились против него.
— Когда? Когда ожидают?
— Где–то через звон…
Асма бросила взгляд в окно, и старый маг поступил так же. Солнце стояло высоко, выше, чем ему хотелось. В небе над обителью стремительно сновали ласточки.
— Да, через звон. Собирается коллегия, вас ожидают вместе со всеми.
Единственная известная ему коллегия состояла из жрецов, но это вовсе не имело смысла. Что ж, придется выяснить, увидев собственными глазами.
Когда он выбрался из постели, едва слышно кряхтя и ругаясь, Верховного уже ждал умывальник с горячей, как он хотел, водой и скромный завтрак. Газван к нему даже не притронулся. Подлинный завтрак бледно мерцал и наполнял воздух гулом в соседней комнате.
Доковыляв до кабинета, Верховный сложил руки на неровной друзе хризолита и застыл. Идти никуда не хотелось. Можно часами стоять так, чувствуя, как сила покалывает пальцы.
Хороший маг откладывает на потом, чтобы позже, когда возникнет нужда в серьезном деле, под рукой было больше, чем может вместить хрупкое тело. Когда–то Газван славился своей силой… Увы, теперь то могущество тратилось на твердый шаг, на не слишком сонную память и на то, чтобы не ломило суставы. Молодежь в Круге ворчала, что Первый засиделся на своем посту. Знали бы они, насколько — его бы вышвырнули из башни уже назавтра. Да нет — сегодня. Где–то ближе к вечеру…
Когда Газван, слабый и полный дурных предчувствий, вошел в Палату Бесед, где Царь Царей распекает чиновников, коллегия уже заждалась.
— Первый–в–Круге не значит первый во всем, — у дверей приветствовал его князь Семеди.
Это был жесткий, говорили даже, жестокий человек, с грубыми чертами лица. Он поддержал восстание еще юношей, и теперь вошел в самый возраст, чтобы руководить Железным двором.
— Путешествие по городу небыстрое занятие, — просто ответил чародей. Можно сделать ответный выпад, но зачем ему перепалка? Коротко кивнув, Газван направился туда, где оживленно беседовали два других советника: Золотого и Бумажного дворов.
Мауз из казначейства был щедр и на улыбку, и мягкое слово, но оттого, как ловко он вертелся при дворе, Верховному становилось не по себе. Одевался толстяк так, что рябило в глазах, и думал только о монетах, но лучшего союзника у мага не было.
— Наш старый друг Газван… — Советник развел руки, будто собираясь заключить его в объятия. — Вы заставили нас беспокоиться, все ли с вами в порядке.
Первый нахмурился, не понимая, и Камран из Бумажного двора пояснил:
— Я говорил Маузу, что в город съехалось слишком много народу, больше, чем в прошлые годы. Многие из дальних провинций, от них можно ожидать всего.
— Камран хочет сказать, неотесанные крестьяне считают магов бесами, — толстяк ухмыльнулся и коснулся локтя вельможи. — Мой дорогой советник… То, что люди съезжаются к празднику, значит, что их мошна потяжелела. Когда люди сыты и довольны, они не нападают на носилки. Особенно если знают, что в них сидит демон.
Сухой и чопорный Камран выразился бы иначе, но не стал перечить.
— В городе полно Черных Братьев. Уверен, они предотвратят волнения, — вежливо ответил Газван.
— Скорее, подавят, — раздался тихий женский голос. — Кнутом подавляют, а не предотвращают.
Его обладательница сидела в тени на укрытой ковром скамье, Верховный ее поначалу не приметил. Единственная, кто имел отношение к коллегиям, жрица Усира лишь недавно сменила при дворе желчного старого ревнителя. Газван не слышал о ней ничего худого, но так и не разобрался, друг она ему, враг — либо ни то, ни другое.
— Мертвый бог воплотился в вас… — Он замялся, почтительно коснувшись лба.
— Неджра, — улыбнулась она. — Не терзайте память, я приехала из Гиллу Тхан. Мы ни разу не встречались.
— Теперь, когда все поздоровались, мы можем начать? — Похоже, Семеди привык здесь распоряжаться, и Газван внес разлад в местные порядки.
— Усопший… — начал Камран, но князь с раздражением его прервал:
— У Усопшего дела в городе.
— Либо он не различил, где сон, а где явь, — хохотнул Мауз. — Представьте, ему может сниться наша компания!
Юмор советника никто не оценил, но тот продолжал посмеиваться в бороду, пока все рассаживались.
Чародей давненько не был в этой комнате и в этом обществе — и не сказать, чтобы соскучился. Во всяком случае, это была не Палата Прошений, подавлявшая, кажется, даже узурпатора. Здесь было по–своему уютно: мягкие сиденья вдоль стен, ковры, а посредине, в тонкой чеканки жаровне, безмолвно перемигивались угли. Что магу действительно нравилось — так это фрески:
