– Добрый день, Сергей Алексеевич.
– Добрый день. Присаживайтесь. И какой же у вас личный вопрос, Ольга Андреевна? Наверное, хотите попросить характеристику для нового места работы?
– Нет. Я хочу получить свои деньги.
– Конечно, вы получите все, что полагается при увольнении, – как только будет финансирование.
– Я хочу получить деньги, вложенные в строительство.
– Прекрасно вас понимаю, многие в таком положении, и я сам тоже. Могу заверить, что дом будет построен. Может быть, не так быстро, как планировалось, но будет.
– Деньги мне нужны сейчас.
– Это беспредметный разговор.
– Я хочу получить свои деньги и не уйду отсюда без вашего распоряжения об их выплате.
– Вы забываетесь.
– Я абсолютно корректно требую то, что мне принадлежит.
Он неожиданно искренно рассмеялся.
– Вы что, не понимаете, с кем разговариваете?
– Понимаю. С человеком, который меня обокрал.
Он поставил чашечку на блюдце.
– Ну все, хватит. Вали отсюда, пока цела. Будешь вякать – тебя и не найдет никто.
Ревущее пламя ударило в голову, и я метнулась вперед, огибая разделяющий нас стол. Пожилой и грузноватый, мой противник оказался неожиданно ловким и бросился к двери, стремительно становясь таким же манекеном из разноцветной сетки. Моя ладонь с размаху припечатала его между лопаток, как раз в проекции того самого розового тяжа, он дернулся и замер как жук на булавке. Я осторожно убрала руку – и вслед за ней потянулся розовый столбик толщиной в мою ладонь.
Я на секунду закрыла глаза и открыла их вновь. Передо мной в странно застывшей позе стоял хорошо одетый пожилой человек – и только. Никаких следов того, что я только что видела своими глазами – нет, глазами оборотня. Транс, отличный глубокий транс. Голубые глаза с расширенными зрачками смотрят в никуда. Но как это получилось? Такой же розовый тяж я перегрызла Антиною – и он превратился в животное. Так, значит, это силовой кабель, по которому можно подсоединиться к центру управления человеком? А моя ладонь – пульт? Я пошевелила пальцами, и живая марионетка повернулась и пошла в стену. Начала сжимать кулак – и она стала оседать на ковер. Попробовать голосовое управление…
– Ты меня слышишь?
– Да.
– Ты мне подчиняешься?
– Да.
– Ты можешь не подчиниться?
– Нет.
– Где деньги?
– В ячейке.
– В каком банке?
– На Коммунистической.
– Сколько там?
– Триста пятьдесят тысяч долларов.
– Надеваешь темные очки. Идешь туда. Ведешь себя как всегда, отвечаешь на задаваемые вопросы адекватно. Обо мне молчишь. Достаешь из ячейки деньги, – я быстро прикинула и назвала сумму, – кладешь в портфель. Выходишь из банка, идешь в сквер на углу. Я подхожу к тебе. Отдаешь деньги мне и обо всем забываешь, прочно и навсегда. Пошел на центральный выход.
Он молча выполнил команду. Я двинулась следом и сразу же свернула в другой коридор, ведущий на лестницу, с которой есть выход во двор. Оставалось только держать раппорт и надеяться, что никто знакомый по дороге не попадется.
Я шла, держа в поле зрения хорошо одетого седого человека на другой стороне улицы. Ничего бросающегося в глаза. Даже походка естественная. Но чем дальше, тем сложнее становилось управлять живой отмычкой для банковского сейфа. На примере Антиноя было видно, что инстинкты остаются невредимыми даже у того существа, которым он стал. А здесь, видимо, речь шла о жизни и смерти. Что там, в ячейке – «общак», который ему доверили хранить? Мне безразлично. Из-за этого холеного мерзавца уже произошло как минимум два суицида. Мне все равно, что с ним будет. Получить то, что он украл у меня и Татьяны-моряны. Выкупить у воды жизни девчонок. А там будь что будет…
Марионетка начала упираться за два квартала до банка. Внешне ничего не было заметно, но рука занемела от постоянного напряжения так, что ощущалась сплошным мышечным зажимом до самого локтя. Я казалась себе фокусником-манипулятором, удерживающим шарик на ладони теми мышцами, которыми ни один обычный человек управлять не может. Только этот шарик имел собственную волю, пусть надежно подавленную, и она все яростнее старалась освободиться. А я давила на нее так, словно пыталась удержать ползущий на меня бульдозер, и от натуги темнело в глазах.
Когда он исчез в дверях банка, я побрела в сквер и почти упала на скамейку. Сердце колотилось где-то в горле, очень хотелось пить и еще больше – есть. Запивая водой горький шоколад, я ни на секунду не упускала из вида свою марионетку. Выходит из хранилища… кивает охраннику… спускается со ступеней из черного камня и… замирает на месте. Нет, врешь! Сюда, сюда, ко мне! Направо… через дорогу на зеленый свет… прямо… в сквер, мимо клумбы с яркими цинниями, мимо бетонного крокодила… и налево.
Когда он показался в створе аллеи, моя футболка давно прилипла к спине. Каждый его шаг давался мне чудовищным напряжением. Я знала, что могу остановить ему сердце – достаточно только стиснуть кулак и подержать так несколько минут, но не хотела этого делать. Хватит с меня покойников. Да и так найдется, кому это проделать, если мои предположения верны. Быстрее, ну! Пока никого нет в поле зрения…
Я пошла ему навстречу, на ходу вынимая из сумки черный пластиковый пакет.
– Сел на скамейку. Открыл портфель. Повернулся ко мне. Высыпал содержимое портфеля в пакет. Закрыл портфель. Сидишь здесь еще полчаса. Если с тобой заговорят – отвечаешь в плане заданного. Потом уходишь. Меня ты не видел почти месяц. Ты уже все забыл. Прочно и навсегда. Ты ничего не знаешь о том, куда исчезли деньги.
Я пошла прочь, ощущая тяжесть пакета с деньгами. Пачки долларов в банковской упаковке выглядели настоящими, и их было много.
До конца аллеи оставалось немного, когда в голове тихо прозвучало: «Меня убьют». Без эмоций, констатация факта.
Я подавила желание ответить «И хер с тобой». Позади остался использованный инструмент, живая отмычка. Если она вскоре станет неживой, мне нет до этого дела.
Раппорт я сняла, только уехав на другой конец города. Откуда я знала, что для этого нужно только встряхнуть правой кистью – сильно, резко, словно стряхиваешь воду? Не знаю. Но сделала именно так и успела почувствовать, как седой человек на скамейке приходит в себя и не понимает, зачем и как здесь очутился. Я пересела на другой автобус и поехала домой, ощущая мучительную ломоту в мышцах правой руки до самого плеча.
Со мной творилось что-то непонятное. Чудилось, что бегу по осенним листьям, лапы ступают так мягко, что ни один не успевает зашуршать. Я устала, но это приятная усталость, и я заранее предвкушаю надежный уют логова и радостный писк малышей. Охота была непростой, но удачной. В зубах у меня висит жирная утка, небо с наслаждением ощущает ее упругие перья, на языке легкий вкус крови, горячей и солоноватой. Хочется есть, но я оттягиваю момент, когда с наслаждением вгрызусь
