– И у меня тоже, – вздохнула я.
– Но у тебя-то выбора не было, – возразил он. – Ты должна помочь крошке Анри-Кристиану, иначе он задохнется. Отец понял. Я ничуть в нем не сомневаюсь.
Йен пытался меня приободрить, и пришлось заставить себя улыбнуться.
– И тебя он тоже понял.
– Да, знаю…
Йен помолчал, глядя на пенистый след за кормой. День выдался ветреным, и корабль бойко бежал по волнам, хотя море, усеянное барашками, было неспокойным.
– Жаль, что… – заговорил он, но осекся и через силу сглотнул. – Жаль, что отец так и не познакомился с Рэйчел. Мне бы хотелось, чтобы они друг друга узнали, – хрипло добавил он.
Я только вздохнула, вспомнив, как Брианна подрастала, а у меня ныло сердце, что она так никогда и не узнает своего родного отца. Ей повезло: случилось чудо.
Йену чудес уже можно не ждать.
– Ты ведь много рассказывал про нее, и твой отец говорил, как ему нравятся эти истории. – (Йен чуть заметно улыбнулся). – А Рэйчел ты про него рассказывал? И вообще про свою семью?
– Нет… – опешил он. – Нет, никогда!
– Вот видишь, надо просто… Что такое?
Он тревожно хмурился, закусывая губы.
– Я ведь и правда никогда… Только сейчас понял! Я никогда и ничего ей не рассказывал. Мы даже не говорили толком. Так, болтали время от времени о разных пустяках. А потом мы… Я ее поцеловал, и… ну, на этом, в общем-то, все. – Он беспомощно развел руками. – Я ее даже ни о чем не спрашивал. Настолько был уверен.
– А теперь – не уверен?
Он затряс головой, и русые пряди разметало ветром.
– Нет-нет! Уверен, что между нами все… ну… э-э… – Он огляделся, словно в поисках какой-нибудь подсказки, но потом сдался. – В общем, в своих чувствах я уверен – как в том, что солнце встает на востоке.
– И она наверняка это знает.
– Да, знает, – мягко проговорил он. – Знает.
Мы немного помолчали. Наконец я встала.
– В таком случае тебе надо помолиться за отца. А потом пойти и сесть на носу корабля.
* * *В Филадельфии я бывала и прежде, только в двадцатом веке – приезжала на медицинские конференции. Город мне тогда не понравился: грязный и неприветливый. Теперь он выглядел иначе, но привлекательнее не стал. Дороги, которые со временем зальют асфальтом, ныне размякли от грязи, а на улочках, где позднее вырастут кособокие таунхаусы с дворами, полными всякого хлама вроде сломанных пластмассовых игрушек и разобранных на запчасти мотоциклов, пока что стояли ветхие лачуги, окруженные кривыми заборами, за которыми валялись груды мусора и блеяли привязанные козы. Полицейские в черной униформе пока не появились, а карманников только прибавилось, даже несмотря на засилье британских солдат в красных мундирах, то и дело мелькавших возле таверн или с мушкетами на плече строем маршировавших мимо нашего фургона.
Весна уже наступила. Повсюду росли деревья – во многом благодаря требованию Уильяма Пенна сохранять на пять акров вырубки один акр нетронутого леса (даже жадные политики двадцатого века не решились спилить все до последнего… наверное, потому что не придумали, как провернуть это с выгодой для себя и не оскандалиться). Так что все вокруг цвело, засыпая белыми лепестками спины впряженных в фургон лошадей.
Въезд в город преграждал армейский патруль. Нас остановили, требуя платы у кучера и двоих пассажиров-мужчин. Я же, надев в кои-то веки чепчик, спрятала глаза и пробормотала, что еду к дочери, которая должна вот-вот родить. Солдаты мельком заглянули в большую корзину с едой у меня на коленях и, даже не посмотрев мне в лицо, взмахом руки пропустили фургон. Все-таки у возраста есть свои преимущества. Интересно, часто ли среди шпионов встречаются пожилые дамы? Я о таких не слышала – но, может, они и впрямь хорошо маскируются?
Типография Фергуса располагалась не в самом респектабельном районе города, но и не на окраине. Крепкое здание из красного кирпича стояло в ряду таких же симпатичных домов.
Я не стала сообщать о приезде заранее – все равно прибыла бы вместе с письмом, если не раньше. Чувствуя, как в груди колотится сердце, я взялась за ручку двери.
За стойкой, перекладывая бумаги, стояла Марсали. Услышав звяканье колокольчика, она подняла голову и недоуменно заморгала.
– Как вы тут, милые мои? – спросила я и торопливо поставила корзинку на пол, чтобы откинуть крышку стойки, которая мешала мне обнять Марсали.
Та побелела, словно увидела привидение, и, горько рыдая, упала мне в объятия. Я, не на шутку испугавшись, принялась гладить ее по спине и ласково бормотать всякие глупости. Платье на ней болталось как на вешалке, волосы потемнели от грязи.
– Все будет хорошо, – повторила я раз двадцать, прежде чем она наконец отступила и, шмыгая носом, вытащила из кармана несвежий платок. К своему потрясению, я увидела, что она опять беременна.
– Где Фергус?
– Не знаю.
– Он тебя бросил?! – ужаснулась я. – Да я этого гаденыша…
– Нет-нет, – поспешила заверить она, почти смеясь сквозь слезы. – Не бросил, конечно же. Просто он прячется от властей, и я понятия не имею, где он сейчас. Дети его найдут.
– И почему он прячется?.. Хотя нет, не так, – поправилась я, взглянув на черный печатный станок у нее за спиной. – Из-за чего именно?
– Из-за коротенького памфлета мистера Пейна. Он издает целую серию, если слышали, – «Американский кризис»[72].
– Мистер Пейн – это который написал «Здравый смысл»?
– Да, он самый. – Она шмыгнула носом и шумно его прочистила. – Он славный малый, но, как Фергус говорит, не из тех, с кем хочется выпить. Ну, вы понимаете: одни мужчины под хмельком ведут себя прилично, а другие начинают распевать «Красавчика Данди»[73], хотя сами даже не шотландцы.
– А, да, знаю таких. Какой у тебя срок? – перешла я к более насущной проблеме. – Может, тебе лучше сесть? В твоем положении нельзя долго стоять на ногах!
– Каком еще положении? – удивилась она и под моим недоуменным взглядом невольно прижала руку к животу. И вдруг рассмеялась. – Ах, это…
Марсали вытащила из-под фартука кожаный мешок.
– На всякий случай, – пояснила она. – Вдруг подожгут дом и нам с детьми придется бежать.
Мешочек оказался на удивление тяжелым; внутри под детскими игрушками и бумагами что-то звякало.
– Кезлон италик двадцать четыре?[74] – спросила я, и она улыбнулась, разом помолодев лет на десять.
– Весь, кроме буквы Х. Пришлось переплавить ее и продать ювелиру, чтобы раздобыть еды, после того как Фергус уехал. Там есть Х, только обычная, из свинца, – добавила она, забирая у меня мешочек.
– А Гауди болд десять?[75]
Джейми и Фергус выплавили из золота два полных комплекта шрифтов, выкрасили их чернилами и натерли сажей, чтобы те были неотличимы от обычных свинцовых литер, скромно выстроившихся на полках за типографским станком.
Привязывая мешочек обратно, Марсали покачала головой.
– Их Фергус забрал. Хотел спрятать где-нибудь,
