Я надела вторую пару чулок, плотнее закуталась в шерстяной плащ и поблагодарила Бога за холодную погоду. Холода наступили уже в конце сентября, одев леса в огненный багрянец и любезно уничтожив всех насекомых. Жить в лагере без мух стало чудесно само по себе – неудивительно, что они были одной из десяти казней египетских. К сожалению, вши остались с нами, но без мух, блох и комаров эпидемии болезней нам практически не грозили. И все же каждый раз, проходя мимо госпитальной палатки, я невольно принюхивалась, пытаясь учуять характерный запах экскрементов, свидетельствующий о внезапной вспышке холеры, тифа или меньшего зла в виде сальмонеллеза. Впрочем, сегодня пахло лишь обычным смрадом отхожего места, к которому примешивалась вонь немытых тел, грязного белья и застарелой крови. Привычные и знакомые запахи.
Трое санитаров играли в карты под парусиновым навесом. Ветерок трепал пламя лампады, и тени на светлой ткани навеса то разрастались, то опадали. Я услышала смех – значит, никого из полковых докторов сейчас нет. Тем лучше. Многие из них были благодарны за любую помощь и разрешали мне делать все, что я считала нужным. Однако кое-кто цеплялся за свое звание и требовал подчинения. Мне это почти не мешало, но могло оказаться опасным, случись что серьезное.
Слава богу, сегодня не произошло ничего чрезвычайного. В тазу у входа лежали жестяные подсвечники и свечные огарки разной длины. Я зажгла свечу и, нагнув голову, вошла внутрь. Прошла по обеим палаткам, проверила, все ли живы, поболтала с теми, кто не спал, и осмотрела их. Ничего серьезного не обнаружила, опасения внушал лишь капрал Джебедия Шодич, получивший три удара штыком при штурме редута. Штык лишь чудом не задел жизненно важных органов, и, хотя капрал испытывал некоторые неудобства – на его левой ягодице была сквозная рана, – температура у него почти не повысилась. Правда, рана на ягодице воспалилась.
– Нужно промыть, – сказала я, глядя на полупустую бутыль с настойкой горечавки. Бутыль была последней, но, если повезет, успею сделать еще. – Удалить гной, я имею в виду. Как это случилось? – Промывание – неприятная процедура, лучше, чтобы больной отвлекся на рассказ.
– Я не отступал, мадам, даже не думайте, – заверил меня капрал и схватился за край тюфяка, когда я отлепила от раны пропитанную дегтем и терпентином повязку. – Один из гессенцев, подлый сукин сын, притворился мертвым, а когда я наступил на него, подскочил, словно щитомордник. И в руке у него был штык.
– Джеб, ты хотел сказать, штык был в твоей руке, – пошутил приятель, лежавший по соседству.
– Не, в руку меня другой парень ранил, – поежившись от шутки, возразил Шодич и посмотрел на перевязанную правую руку.
Гессенский наемник пришпилил ее к земле штыком, а Шодич в ответ левой рукой подхватил оброненный нож и полоснул врага по икрам. Тот упал, и Шодич перерезал ему горло, не заметив еще одного гессенца, который снес ему верхушку левого уха.
– Слава богу, его кто-то застрелил, прежде чем он исправил свой промах. И раз уж мы заговорили о руках… Мадам, а у полковника рука зажила? – При свете фонаря было видно, что лоб капрала покрылся испариной, а на руках проступили вены, но он по-прежнему говорил вежливо.
– Похоже на то, – ответила я, медленно надавливая на рычаг распылителя. – Если бы он страдал от боли, то уже вернулся бы, а так он с обеда играет в карты с полковником Мартином, буквально не покладая рук.
Шодич и его приятель оценили каламбур. Я закончила перевязку, Шодич глубоко вздохнул и перевернулся на здоровый бок.
– Большое спасибо вам, – сказал он и добавил, скользнув взглядом по движущимся в темноте фигурам: – Если вы увидитесь с другом Хантером или доктором Толливером, не могли бы вы попросить их прийти сюда ненадолго?
Я удивленно подняла бровь, но кивнула и налила Шодичу в кружку эль – ему не повредит. К тому же эля у нас теперь много: мы перехватили обоз с продовольствием для английской армии.
Налила я и его соседу из Пенсильвании, Нефу Брюстеру, страдавшему от дизентерии; вот только добавила ему в кружку еще и отвар от поноса по рецепту доктора Роулингса.
– Не думайте, мадам, что Джеб вас не уважает, – шепнул Неф, наклоняясь, чтобы взять эль. – Просто он не может оправиться без посторонней помощи и не хочет просить об этом леди. Если мистер Дензил или доктор Толливер не придут, я ему сам помогу.
– Может, прислать санитара? Они как раз снаружи.
– Ох нет, мадам. Как только солнце садится, они сразу же начинают вести себя так, словно освободились с дежурства. Они придут, только если начнется драка или палатка загорится.
Я хмыкнула. Определенно, санитары во все времена одинаковы.
Руки тощего желтокожего Брюстера так тряслись, что мне пришлось ладонями удерживать их, помогая ему пить. Вряд ли он сможет сам справить нужду, а уж тем более помочь капралу Шодичу. Зато он готов предложить помощь.
– Испражнение – это то, в чем я к нынешнему времени преуспел, – ухмыльнулся он. Отер дрожащей рукой лоб, сглотнул и, глубоко вздохнув, попросил: – Не могли бы вы принести мне немного жира? Мой зад словно ошкуренный кролик, сплошное сырое мясо. Я смажу его жиром. Можете мне помочь, если хотите.
– Я скажу доктору Хантеру. Уверена, он с радостью вам поможет, – сухо ответила я.
Я быстро завершила обход – большинство больных спали – и пошла искать Денни Хантера. Он стоял у своей палатки, закутав шею шарфом, и мечтательно слушал доносящуюся от соседнего костра балладу. При моем появлении он очнулся, хотя в себя пришел не сразу.
– Наверняка друг Джебедия. Конечно, я сейчас же пойду.
– У вас есть гусиный или медвежий жир?
Денни поправил очки и озадаченно посмотрел на меня.
– Неужели у друга Джебедии запор? Мне казалось, он испытывает трудности с организацией процесса, а не с физиологией.
Я рассмеялась и объяснила.
– Вот оно что. У меня есть мазь, но она с ментолом – для лечения гриппа и плеврита. Боюсь, от нее заду друга Брюстера легче не станет.
– Согласна. Поможете Шодичу, а я пока поищу жир?
Жир – главное при готовке, и уже у второго костра мне дали чашку с жиром. Женщина сказала, что это топленый жир опоссума. «Жирнее не бывает, – заверила она меня. – И вкуснее тоже». Последнее вряд ли заинтересует Брюстера, но я горячо поблагодарила ее и направилась в темноте к госпитальной палатке.
Луна еще не взошла, и вскоре я обнаружила, что спотыкаюсь о корни и опавшие ветки в густом подлеске на склоне холма, который показался мне незнакомым. Бормоча под нос ругательства, я повернула налево… Нет. Я остановилась. Как можно заблудиться посреди лагеря, где стоят палатки по меньшей мере половины армии?! Вот только в какой именно части пресловутого лагеря я нахожусь?
