– Не жилец, – равнодушно просипела худенькая девица в зеленом комбинезоне, возвращаясь к своему участку земли, на котором почти не осталось полыни.
Мужчина еще хрипел, заталкивая в рот траву, когда и остальные расползлись по сторонам, а Уля все не могла отвести от него взгляд. Такую высшую степень разрушительного безумия она видела впервые. Респектабельный, в дорогом костюме, с хорошей прической… Что привело его на поле цветущей полыни? Что стало последней каплей?
Толстая завучиха вывела ее из оцепенения. Надежда перешагнула через лежащего на траве, вонзая острый каблук прямо в мужскую ладонь. Тот дернулся, замычал от боли, но подняться уже не смог. Завучиха склонилась над мешком, выпавшим из рук безумца, и заглянула внутрь.
Из своего укрытия, защищенная от чужих взглядов земляным откосом, Ульяна видела, что упавший на землю собрал добрую половину необходимого. Воровато оглядываясь, Надежда принялась пересыпать содержимое в свой мешок.
Но ее заметили.
Со звериным рыком на нее прыгнула худенькая девица в зеленом. От неожиданности Надежда пошатнулась и выронила мешок. Сорванные веточки и листья ворохом полетели на землю. Их тут же принялись сгребать жадные руки. Все, разошедшиеся было по своим местам, сгрудились рядом с упавшим мужчиной. Они давили его, перелезали через тело, цепляясь пальцами за серую шерсть костюма. Они грызлись, пинались, вопили и толкались. Оказалось, что им достаточно одного мгновения, чтобы враз потерять остатки человеческого облика.
Уля зажала рот ладонью и попятилась. Ей нужно было отойти еще немного, буквально три шага в сторону, чтобы край обрыва окончательно спрятал ее. Но Надежда оказалась быстрее.
Она бросилась к Уле, скалясь и рыча. Красная помада размазалась по мелким острым зубкам. Лицо в каплях пота страшно побагровело, трикотаж костюма расползался по швам. Но завучихе было все равно. Оскальзываясь на склоне, она тянулась к Уле.
– Отдай мешок, сучка! Быстро отдай! – В затуманенном полынью и страхом разуме Надежды даже полупустой Улин мешок казался ценной добычей.
Нужно было бежать. Как можно скорее, петляя зайцем. Но ноги приросли к земле. Уле было мерзко и тошно. Густой воздух с трудом проникал в легкие, не насыщая их. Вдруг отчаянно захотелось спать. Свернуться калачиком среди седых кустов. Позволить полыни забрать себя, убаюкать, подарить туману.
Но цепкие потные руки Надежды уже трясли Улю за плечи, мешая расслабленно сдаться.
– Отдай! – вопила завучиха, и слюна срывалась с ее губ.
Это было настолько отвратительно, что даже стало смешно. Уля нервно хихикнула, пытаясь вырваться. Смешок перерос в истеричный хохот.
– Я сказала: отдай мешок, сука! – Завучиха рванула на себя ветхую ткань, и та порвалась, в воздухе заклубилась седая пыль.
– Он пустой, поняла? – победно выкрикнула Уля и со всех сил толкнула женщину назад.
Та взмахнула толстыми руками. Ульяна успела рассмотреть темные влажные пятна под мышками, и это вызвало новый приступ хохота. Тонкие каблуки подломились, Надежда рухнула на землю. Глухой удар головы о камень мигом оборвал Улину истерику.
На пятачке еще продолжали драться, кусаясь и скуля, как свора голодных собак, когда Ульяна осторожно подошла к упавшей на землю женщине. Та смотрела в низкое небо. Безжизненные, пластмассовые глаза блестели в тусклом свете. Лицо не выражало ровным счетом ничего – пустое равнодушие, маска куклы, вылепленная сомнительным мастером. Из-под линии непрокрашенных волос по лбу шла трещина. Из нее вытекала темная густая кровь.
Ее неторопливое движение – вниз по лбу, вдоль измазанной землей щеки, до складок толстой шеи, обходя большую волосатую бородавку, как лава обходит каменные глыбы на своем пути, – было последней каплей.
Уля взвыла, выпустила из рук мешок и побежала.
Ноги скользили по земле, путались в переплетении веток. Поле было неровным, с рытвинами и ямками, заполненными топкой жижей. Уля старалась перескакивать их на бегу, но некоторые попадались под ноги, и ступни вязли в них, норовя потерять ботинки.
«Если сейчас соскочат, – равнодушно думала Ульяна, – ходить мне будет не в чем. Другой обуви нет».
Она бежала, не отрывая глаз от травы, пока в боку не разгорелся пожар. Хватая горький воздух потрескавшимися губами, Уля скривилась от боли, пытаясь восстановить дыхание. Ноги тряслись и не держали ее. Перед глазами плыла трава, смешиваясь в одно пыльное пятно с черными точками, похожими на ленивых мух. Уле тут же вспомнилась наглая мушка, потирающая лапы у куска пиццы в тот день, когда в стенах коммуналки первый раз прозвучали слова об игре. Наверняка муха давно уже сдохла. Мушиный век недолог. Но сейчас Уля была готова ей позавидовать.
Когда в груди перестало клокотать, а воздух наконец проник в легкие, насыщая их пусть горьким, но все-таки воздухом, Ульяна сумела оглядеться. Далеко позади копошились служки. Казалось, что они стоят в чистом поле, только воздух за ними слегка серебрится зеркальной гладью. Там был выход. Туда нужно было нестись изо всех сил, как только прозвучит свисток.
Уля успела отбежать на приличное расстояние – следовало поскорее вернуться. Пусть и с пустым порванным мешком. Главное – не оказаться здесь, когда придет туман. Тогда есть шанс дожить до завтра и попробовать снова. Уля бы так и поступила, если бы черт, которого так отчаянно запрещал ей вспоминать Рэм, не дернул посмотреть, в каком же «здесь» она очутилась.
Ее окружал туман. Еще не плотный, как молоко, но достаточный, чтобы не видеть ничего дальше вытянутой руки. Не зная, зачем это делает, Уля потянулась туда, к ближайшему облаку, опустившемуся на седую траву. Она ожидала почувствовать холодное прикосновение или жгучую боль. Но пальцы нащупали грубый шершавый камень.
Ульяна вскрикнула, и крик утонул в туманном облаке. Она попыталась отпрянуть, но ноги не слушались. Ладонь ощупывала камни, и Уле казалось, что она откуда-то помнит их прикосновение. Крошащаяся каменной пылью холодная кладка. Серая и бесконечная стена. Стена из полузабытого сна полыни.
Страх нахлынул сбивающей с ног волной. Уля закричала бы, но голос ее покинул. Звуки застревали в горле, царапая его. Она не могла ни двинуться, ни пискнуть. Только трогать ладонью холодные камни и смотреть в сгущавшийся туман, ожидая, когда он накроет ее, стирая подобно ластику. Поглощая. Изводя на нет.
Не в силах больше сопротивляться ужасу, бушующему внутри, Уля позволила себе закрыть воспаленные глаза, смиряясь с тем, что случится. Но стоило векам отделить ее от мира, как мир этот заполнила живая тьма. И в первый раз Уля обрадовалась ей, как старой знакомой.
Она подалась вперед, продолжая ощупывать пальцами каменную кладку, и вдохнула полынный дух темноты. Вдалеке зажегся тусклый прожектор. Он рассеял тьму, превращая ее в уютный сумрак, казавшийся теперь Уле куда безопаснее реальности. Она успела улыбнуться ему перед тем, как все пространство заполнили тени.
Люди. Сотни тысяч человек. Слоняющиеся из
