Нам надо сохранять спокойствие.
Нам или мне?
В конце концов я останавливаю свой выбор на фургоне. Храповики устроены по тому же принципу, что и ремни безопасности в самолетах. Надо только приподнять металлическую пряжку, и ремень слабнет. А после этого ослабнет зубец, который удерживает брезент кузова в натянутом состоянии. В общем, раз плюнуть, но сердце у меня колотится так, что рука начинает дрожать и зубец замка бьется о металлический борт фургона. Один замок, второй, третий, и весь брезент по борту обвисает. Я приподнимаю брезент и заглядываю в кузов, чтобы проверить, есть ли там место. Место есть: в кузове пусто, – видимо, фургон приезжал на разгрузку.
Тихо окликаю мальчика, он тут же подбегает, а я приподнимаю ослабший брезент:
– Залезай!
Помогаю мальчику забраться в кузов. Он пролезает под брезент, но мне, чтобы пролезть, придется открыть еще как минимум пару замков.
Но как я их закрою, когда окажусь внутри?
Ослабляю первый ремень. Второй. Не могу понять, почему так колотится сердце. Мне приходилось делать вещи похуже, чем открывание храповиков, и пульс при этом не учащался.
Теперь дыра мне по размеру. Подтягиваюсь на застегнутых ремнях и проскальзываю в фургон. Внутри темно, но не так чтоб очень. Крыша фургона сделана из синего «перспекса» и пропускает свет. Выглядываю из фургона, вернее, высовываю руку, чтобы снова закрыть замки. Первые три поддаются легко, потому что у меня достаточно места для маневра, но с каждым закрытым замком места остается все меньше. Закрыть последний не получается. Остается надеяться, что водитель не обратит на это внимания.
Ждем.
Мы с мальчиком в фургоне со странной синей крышей. Кроме нас, в кузове только пять деревянных палет. Так что если кто-то заглянет в фургон, собаки, чтобы нас обнаружить, не понадобятся. Мы будем как на ладони.
В Хитроу много рассказывали о том, как лучше прятаться в фургонах: как себя вести и чего лучше не делать. Просто потому, что многие знали кого-то, кто погиб в фургоне. К примеру, рассказывали о мужчине, который оказался запертым в рефрижераторе. Он все стучался в борт, но его так никто и не услышал. Или вот один пацанчик спрятался в груз усадочной пленки для журнальных обложек. Он так боялся, что его учуют собаки, что обмотался в эту пленку. Собаки его не учуяли, это да. Во всяком случае до того момента, пока он не задохнулся и пленка больше не могла удерживать его разлагающееся тело.
Мы ждем.
Мальчик начинает нервничать. Он втягивает нижнюю губу и проверяет языком сколотый зуб.
– Доктор Наик показал мне твой рисунок, – говорю я. – Мне понравилось.
Я не говорю о том, что рисунок показался мне грустным. Мальчик и сам об этом знает.
Ждем.
Снова слышны шаги и чьи-то громкие голоса. Открывается дверь. Но это не наша дверь. Не дверь в кабину нашего фургона. Звук громче, явно открыли и захлопнули дверь грузовика. Но какого из двух? Того, который с металлическими бортами или с брезентовыми, на котором я сначала остановила свой выбор? Хотя это не важно, потому что грузовик уезжает, а нас в нем нет. Но я хочу знать, я должна знать, что это за грузовик. Я достаю нож и разрезаю брезент вниз и поперек, так что получается прямой угол. Это мое окошко во внешний мир.
Я не угадала – это грузовик с брезентовыми бортами. Водитель уже в кабине. Тихо урчит электродвигатель. Водитель опускает окно.
Снова слышны громкие голоса. Голоса два. Значит, водителей двое. Два водителя!
Я опускаю вырезанный треугольник брезента. Задерживаю дыхание. Вот оно. Наш водитель отсоединяет зарядный кабель и вешает его на место. Слышу, как открывается дверь в кабину фургона. Водитель садится за руль. Потом – вибрация, это водитель захлопнул дверь и завел двигатель.
Мы едем.
Грузовик поворачивает. Поворачивает фургон.
Дает задний ход, а потом едет к периметру.
Останавливаемся. Ждем.
Слишком долго. А выглянуть не могу. Не могу открыть свое окошко в мир.
Да, это никакое не Долгое время. И не Далекое. Но тянется оно очень долго. Я слышу голоса. Переговариваются два человека. Настроение у обоих добродушное. В нашем ожидании нет ничего опасного, мы просто вторые после грузовика.
Поднимается шлагбаум. Открываются ворота.
Мы выезжаем с территории.
45
Автострада
Мы выезжаем, и ворота закрываются.
У меня в голове крутятся три мысли одновременно.
Мы на свободе.
У доктора Наика будут проблемы.
Я не знаю, куда мы едем.
Свобода – это хорошо. То, что у доктора возникнут проблемы, – плохо. В следующий раз он уже не будет таким доверчивым.
«Доверие – это то, что нужно нам всем», – говорил папа.
Но может, доктор Наик вспомнит что-то о своем путешествии в Шотландию и поймет беженцев. Хотя, судя по его акценту, он мог всю жизнь прожить в Глазго. Возможно, его родители в Прошлом были беженцами. Или еще до того. Возможно, они никогда не рассказывали сыну, чем рисковали в том путешествии и какие жертвы им пришлось принести. У меня голова идет кругом от мыслей об индийце, который является полноправным гражданином Шотландии, и о девчонке, которая родилась в Шотландии, но которую теперь не ждут на родине. Лучше думать о том, куда мы едем.
А ехать мы можем куда угодно.
Обычно с планированием у меня все хорошо. Но сейчас я чувствую, что растратила почти всю энергию на планирование побега из этого распределительного центра.
Что теперь?
Приподнимаю уголок своего окошка в мир. Как будто это поможет мне сориентироваться. Впереди виднеются зеленые поля и силуэты домов. Никаких надежных ориентиров нет: ни солнца, ни лишайника, ни звезд. Ничто не указывает на то, в каком направлении мы едем, но скорее всего – на север. Если бы ехали на юг, пришлось бы снова пересекать границу.
Надо успокоиться.
Будем решать проблемы по мере поступления.
Сначала надо отъехать подальше от центра. Держать себя в руках минут десять, может, двадцать. А потом, куда бы мы ни ехали, надо будет прыгать. Снова начинаю отсчет с помощью своего тела. Первые десять минут – левый мизинец. Двадцать – нижняя губа. Надо выбрать момент между этими двумя указателями, где-нибудь на брови например. Когда фургон остановится на светофоре, на каком-нибудь перекрестке. Но только не в городе, город – это люди и проблемы. Надо выпрыгнуть до въезда в город.
Третий палец. Четвертый.
Мы наверняка едем на север.
Фургон замедляет ход и немного поднатуживается. Поднимаемся по склону. Я выглядываю. Мы приближаемся к очередному горизонту, а когда оказываемся на гребне, я вижу Шотландию.
Вернее, чувствую ее запах.
Шотландия.
Не окраины, не граница, а настоящая Шотландия. Моя Шотландия. Шотландия моего детства.
Она расстилается передо мной, как сон или сказка. Тридцать километров пустошей и холмов, стеганое одеяло из зеленых, коричневых, фиолетовых и светло-желтых лоскутов. Но в основном лоскуты зеленые.
