– Нет! – кричу я и пытаюсь высвободить мальчика.
Я реагирую инстинктивно, и, хотя грузовик уже почти остановился, для меня главное, чтобы мальчик не упал. Чтобы грузовик не потащил его по асфальту.
Освобождаю руку мальчика от ремня, но сама ее не выпускаю. Я держу мальчика, а он дрыгается и пытается вырваться. В итоге, несмотря на маленький вес мальчика, сила тяжести берет верх и утаскивает его на асфальт.
Никто этого не замечает. Кроме меня. Я вижу, как он встает, но не протягивает мне руку, как это случалось раньше. Он бежит, даже не оглянувшись.
47
Чужеземец
Мне ничего не остается, кроме как бежать за мальчиком.
Но я крупнее его, и мне приходится задержаться, чтобы расстегнуть еще один ремень. Еще два ремня. Пряжки гремят о кузов, но вокруг такой шум, что водитель не реагирует. А еще я выше мальчика, мне легче выскользнуть из кузова. Я мягко приземляюсь на асфальт.
На улице сотни, тысячи людей, но я без труда замечаю мальчика. Потому что он бежит. Если хочешь раствориться в толпе, надо идти с той же скоростью, что и все. Этому я научилась, когда уходила от преследования в Каире. Пока двигаешься медленно, пока можешь держать себя в руках, тебя не заметят.
Но сегодня мальчик не пытается ни от кого скрыться. В кои-то веки его никто не преследует и не прогоняет. Сегодня мальчик целеустремленно бежит вперед. И я бегу следом за ним. Люди ругаются, когда я проталкиваюсь между ними, но, пока мальчик бежит, бегу и я.
Бежим мы недолго.
Мальчик останавливается позади высокой женщины в платье с узорами. Длинное, по щиколотку, платье когда-то наверняка было ярким. Оно слишком тонкое для здешнего климата, и подол у него заляпан грязью. Волосы у женщины забраны наверх и свободно покрыты оранжевым платком. Платок оторочен бахромой из маленьких серебряных монеток, которые позвякивают с каждым шагом женщины. Мальчик кричит. Крик без слов, он просто вопит и тянет женщину за юбку.
Женщина оборачивается.
У нее на руках тщедушный младенец. Женщина слишком старая, чтобы быть матерью такого малыша, но он сосет ее грудь. Или пытается сосать. Женщина держит ребенка так, будто уже и думать о нем забыла или забыла о том, что их связывает. Как будто она уже не способна его кормить, потому что от нее осталась одна оболочка. Как будто она идет так давно, что ее ногам не надо давать команду, они двигаются сами по себе.
Женщина отцепляет пальцы мальчика от юбки. Но делает это без злости, как будто мальчик – просто очередная помеха на ее долгом пути. Как будто ее платье зацепилось за какой-нибудь сучок или за кусок колючей проволоки. Эта сцена длится всего пару секунд, но спутник женщины успевает посмотреть через плечо и увидеть, почему она замедлила шаг. Мужчина кричит на мальчика. Я не понимаю, на каком языке. И мальчик, судя по выражению его лица, тоже не понимает. Да и на обычное ругательство это не похоже. Это похоже на крик, которым отгоняют от себя бродячих собак. После этого мужчина и женщина отворачиваются от мальчика и идут дальше.
Это ужасно действует на мальчика. Он как подкошенный опускается на тротуар и сворачивается калачиком.
Людям приходится его обходить, и это их раздражает.
– Поднимайся, – говорю я.
Мальчик не слушается. Он лежит и колотит по тротуару кулаками. Он рыдает. Но рыдает не так, как когда бил своими прекрасными камнями друг о друга. Это рыдания маленького мальчика, который захлебывается слезами. Рыдания, которые очень подходят к нагруднику, возможно подаренному мальчику мамой. А мама, возможно, носила оранжевый платок, украшенный серебряными монетами.
– Поднимайся, – повторяю я.
– Да! Вставай давай! – говорит женщина, которая пытается нас обойти. – Маленький засранец.
Женщина пробирается к крыльцу дома. Она невысокая и плотная. В руках у нее сумка, кошелек и связка ключей. Ключи от дома. Ключи к безопасности.
– Не лезьте к нему, – говорю я. – Он сам встанет, когда захочет.
На лице женщины появляется подобие улыбки.
– Баки вон там, – говорит она и тычет пальцем в сторону. – Туда мы в нашей стране выбрасываем мусор.
Женщина смеется и подходит к крыльцу, открывает дверь и захлопывает ее за собой.
48
Некрополь
Мальчик встает.
Слезы оставили грязные полоски у него на щеках. Из носа текут сопли. Я вытираю его лицо рукавом куртки. Он кажется таким маленьким, а еще – слабеньким. Хотя, возможно, он просто раздавлен случившимся. Мальчик дрожит. Я снимаю куртку и укутываю его. Куртка слишком велика для мальчика, но зато она поможет ему согреться.
– Идем, – говорю я.
Мальчик слушается. На ходу быстрее согреется. Да и мне не помешает подвигаться, а то уже мурашки на руках появились.
Идем в том же направлении, что и все. Спрашивать, куда идем, нет смысла, все равно скоро узнаем. Но я тешу себя надеждой, что цель нашего пути – кафедральный собор. Было бы так хорошо в конце путешествия снова оказаться в центре Глазго и заночевать в этом огромном мрачном здании. Собор теперь освещен, но все равно вид у него мрачный. Бабушка сказала бы: суровый. Мягкий свет от солнечных ламп не особенно влияет на черные камни. Словно собор подожгли, а эта почерневшая громада из Прошлого отказывается загораться.
Но меня интересует не только собор. Я слежу за тем, чтобы рядом не появилась какая-нибудь женщина в поблекшем платье и оранжевом платке. Прислушиваюсь – не звенят ли рядом серебряные монетки, и крепко держу мальчика за руку.
Просто на всякий случай. Хотя сама не знаю, за кого боюсь больше: за мальчика или за себя.
Мы идем.
И когда мне кажется, что я угадала и мы заночуем в соборе, людской поток поворачивает направо. А потом я понимаю то, что было очевидно с самого начала. Мы идем к некрополю.
Город мертвых.
Я много чего знаю об этом кладбище в самом центре города. Не скажу, что все эти сведения могут быть полезны.
Например:
– Здесь захоронено больше пятидесяти тысяч человек.
– Большинство похороненных – мужчины.
– На кладбище больше трех с половиной тысяч памятников.
Но не папа рассказывал мне обо всем этом. Я узнала об этом от мисс Сперри. Мисс Сперри была ведьмой. Во всяком случае, так думали все, кто учился в шестой начальной школе. Мы так думали из-за того, что мисс Сперри всегда ходила в черном, подводила глаза черным карандашом и у нее были длинные, до пояса, черные волосы. Но это не главное, что заставляло нас так думать. Главное – это то, что она зимой и летом ходила в черных кружевных митенках. Кружева были чудесные, они обтягивали кисти мисс Сперри, словно паутина. Мисс Сперри была не только нашей учительницей, она еще сама себя назначила гидом по некрополю и каждый
