Чувствуя, как колотится сердце, я перевожу взгляд на Коула.
– Возьми аптечку. Быстрее, Коул. Ты должен вырезать панель из моей руки.
Глава 21
Широко раскрыв глаза от шока, Коул резко встает.
– О чем ты, черт возьми, говоришь?
– Эта панель не подходит для моего гипергенеза. Она убьет меня.
Мигающая полоска кобальтовых светодиодов отбрасывает жуткое свечение на лицо Коула. Модули уже устанавливаются, а значит, протоколы гипергенеза подавлены. Маркус, должно быть, что-то сделал с ними, пока я валялась в отключке. Разрушил их, добавил новый код в панель – не знаю, как именно он все испортил. Я закрываю глаза и тут вспоминаю Эми с искривленным ртом и покрытыми струпьями, омерзительными рогами.
Код Маркуса в панели, разрастается в моих ячейках. Я прижимаю руку ко рту, борясь с тошнотой.
– Ты можешь ее отключить? – спрашивает Коул.
– Вряд ли.
Я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться, но ни одна из моих мысленных команд не срабатывает. Я не могу контролировать свои зрительные модули и даже вызвать коммуникатор. Это совершенно новая система – может пройти несколько недель, прежде чем мозг приспособится к ней и начнет ее контролировать. Поэтому у меня никак не получится отключить панель.
Единственный способ прервать установку – вырезать ее из моей руки.
– Разве панель не должна проверить модули на совместимость с гипергенезом? – спрашивает Коул.
Я хватаю свой рюкзак, вытаскиваю из него аптечку и вываливаю ее содержимое на пол. Скальпель, иглы и нитки. Еще мне понадобится жгут.
– Должна была, но модули уже устанавливаются. Разве ты не видишь, что светодиоды мигают?
– Успокойся.
– Не могу, – огрызаюсь я. – Ты же видишь, что она устанавливается. И панель не реагирует на мои команды. А значит, она скоро убьет меня.
Кажется, Коул все еще не осознает всю серьезность происходящего. Он смотрит на меня так, словно я ребенок, который хочет сделать что-то, не подумав. В любой другой ситуации он бы был прав. В панели встроены десятки уровней безопасности, чтобы предотвратить подобные случаи, но, видимо, мою взломали. Я больше никак не могу это объяснить. Единственное, что я могу сделать, это взять скальпель и вырезать ее самостоятельно.
– Эй! – шокированно вскрикивает Коул, когда я нахожу в аптечке блестящий скальпель. – Наниты еще не начали действовать. Мы можем найти доктора.
– Ты меня не слушаешь, – рычу я, срывая рубашку «Хоумстэйка». Я швыряю ее в другой конец комнаты и, оставшись в одном лифчике, поворачиваюсь к Коулу спиной, показывая лоскутное одеяло из сморщенных шрамов, украшающих мой позвоночник. – В последний раз, когда я взломала свою панель, потребовалось всего тридцать семь секунд, чтобы моя кожа покрылась дырами, через которые можно было рассмотреть позвоночник. И это был лишь один модуль. А сейчас у меня в руке их двадцать четыре. Даже если мы вырежем их, все равно есть вероятность, что я умру.
Коул бледнеет и не говорит ни слова. И внезапно мне хочется побольнее ударить его. Я изо всех сил стараюсь не поддаваться панике, поэтому не собираюсь спорить с ним.
– Ты должен сделать это, – подходя к нему, говорю я. – Я не смогу вырезать панель из своей руки.
– Я-я не могу, – заикается он. – Не могу навредить тебе, защитный протокол…
– Чертов защитный протокол. – Я разрываю упаковку на бинтах и усаживаюсь на пол рядом с аптечкой. – Ладно, давай начнем с простого. Разрежь швы Маркуса, чтобы вскрыть оставленный им разрез. Хотя, уверена, мне все равно будет чертовски больно.
Я поднимаю глаза и вижу, что Коул прислонился к стене с закрытыми глазами, сжимая руки в кулаки.
– Ты же умеешь это делать, верно? В «Картаксе» должны были тебя научить вскрывать панель.
– Нет… да, – шепчет он. – Не знаю. Должен быть другой способ.
– У нас нет времени на его поиски. Мы должны сделать это прямо сейчас.
– Но я не могу, – выдыхает он, его глаза мечутся между скальпелем на полу и моей рукой. – Прости, Катарина, я просто не могу…
– Тогда позови Дакса, он знает, что нужно делать.
– Крик не отвечает. Думаю, он проходит воздушные шлюзы.
– Господи, Коул! – кричу я и вскакиваю на ноги.
Я упираюсь предплечьем в его шею, прижимая к стене. Двухъярусные кровати содрогаются от его веса, а в глазах светится неподдельное удивление.
– Найди Дакса! – кричу я ему в лицо. – Я умираю, неужели ты не понимаешь?
Он моргает и с нечитаемым выражением на лице бросается к двери, а затем уносится по коридору.
Я снова опускаюсь на корточки и втягиваю воздух. Со швами я справлюсь, но, наверное, скальпелем будет неудобно это делать. Я нахожу пару маленьких ножниц с острыми как бритва лезвиями и, скрестив ноги, усаживаюсь на пол. Руки дрожат, но я все же просовываю ножницы под один из швов.
Ладно, это намного больнее, чем я думала.
Струйка крови, извиваясь, стекает по моей руке к большому пальцу, и капли летят на пол. Я отталкиваю папки «Проекта Заратустра» подальше и, глубоко дыша, чтобы собраться с силами, разрезаю следующий стежок. Два готовы, осталось десять. И мне еще нужно будет вытащить панель оттуда. Крученая черная нить свисает с одной стороны, сверкая от крови. Я разрезаю следующие пять швов так быстро, как только могу, задевая при этом кожу и добавляя лужи крови к брызгам на полу.
Я закрываю глаза, борясь с тошнотой и пульсирующей болью, которая тянется от предплечья. Но воспоминание о том, как покрывалась волдырями и лопалась кожа и плоть на моей спине, заставляет меня вновь открыть их. Если Коул не поторопится, то у нас не останется времени сделать все как следует.
Может, проще вообще ампутировать мне руку.
Я разрезаю еще один шов, и тонкая, как пленка, новая кожица, закрывающая разрез, лопается, после чего меня окатывает волной нестерпимой боли. Рана раскрывается, и в семисантиметровом ромбовидном отверстии в моей руке виднеется окровавленный жир. Я кусаю губу и, еле сдерживая слезы, разрезаю оставшиеся швы. И тут что-то начинает двигаться под кожей.
Раздается гул, и огни на моем предплечье начинают мигать сильнее. Широкий разрез на руке выглядит как кровавый невидящий глаз. Я вздрагиваю и стискиваю зубы, когда панель начинает вибрировать под кожей, а предплечье вздувается.
Это автоматическое отсоединение. Протоколы гентеха распознали, что я пытаюсь вытащить его, и решили мне помочь.
С десяток крошечных черных проводов извиваются, скручиваются и корчатся в ране, словно змеи, пытаясь вытолкнуть из руки мягкую розовую пластиковую основу. Провода щелкают и сматываются, с хлюпаньем выталкивая окровавленную панель прямо из раны.
Стены начинают кружиться перед глазами. Я закрываю рот и ухитряюсь добраться до раковины, прежде чем меня выворачивает кислотой и желчью. Тело трясет от адреналина, когда я опускаюсь коленями на бетон и, задержав дыхание, разглядываю разрез.
Множество извивающихся черных
