И если я не вспомню этого сейчас, у меня не будет другого шанса.
– Что, черт возьми, происходит? Разве ты не видишь, что ей больно?
Сцена меркнет. Голос Коула утягивает меня в реальность. Но я борюсь с этим притяжением, ищу какую-то зацепку, которая поможет мне вспомнить, что же там произошло.
– Кэт, поговори со мной!
Горы грохочут, а реальность сливается с воспоминаниями.
– Кэт!
Я закрываю глаза, а когда открываю, попадаю в мир яркой, искрящейся боли.
Глава 37
Тело бьется в стеклянном баке. Дакс и Новак стоят рядом со мной и держат мои руки и голову над поверхностью. Я задыхаюсь, брыкаюсь, ноги скользят по дну. Боль растекается по моему позвоночнику, как искра бежит по нити взрывателя.
Расшифровка началась. Я не знаю, почему все еще жива, но, судя по всему, это скоро закончится.
– Может, добавить успокоительного? – спрашивает Новак.
– Н-нет, – выдыхаю я.
Не хочу, чтобы меня усыпляли. Если это моя смерть, то я хочу находиться в сознании.
Дакс, прищурившись, смотрит на меня.
– Ты пришла в себя. – Похоже, он удивлен. – Тебе что-то нужно, принцесса? Болеутоляющие?
– Мне нужно… – Я сглатываю. – Мне нужно, чтобы вы перестали болтать.
Он кивает:
– Хорошо.
Новак поворачивается и кричит через плечо:
– Давайте приглушим свет. И достаньте несколько шприцев с сывороткой. А вы, лейтенант, отступите. Никто не причинит вреда вашей девушке.
Голова запрокидывается. Коул стоит за Даксом с почерневшими глазами, кабель клон-бокса все еще торчит из его руки.
– К-коул, – шепчу я.
Он не должен был вставать. Его должны были пристегнуть к креслу. Если он прервет расшифровку, у нас не будет другого шанса.
Как только Коул слышит меня, его глаза тут же становятся голубыми. Он подходит ближе.
– Катарина, ты в порядке? Что происходит?
– Это просто… причиняет неудобства.
– Все в порядке, – говорит Дакс. – Я отрегулирую наниты.
Жидкость в баке начинает светиться ярче, и боль стихает.
– Все равно что-то не так, – возражает Коул. – Ее сердцебиение слишком быстрое. Это причиняет ей боль.
– Я в порядке, – выдавливаю я, а затем ноги непроизвольно начинают дергаться.
Это не так… Боль возвращается, и я едва могу сосредоточиться на своих мыслях. Она обрушивается на меня, затопляя все чувства и лишая дыхания, словно хлюпающая жидкость в баке.
Я пытаюсь сосредоточиться и заблокировать ее, но это так же невозможно, как заставить водопад течь в другую сторону; она просто проносится по мне.
– Расшифровано сорок процентов, – произносит кто-то.
– Что? – выдыхаю я.
Это невозможно. Я уже должна была умереть. Разряд ударяет мне в шею, отчего голова запрокидывается, а тело дергается от судороги.
– Держите ее! – кричит Новак.
Руки в перчатках хватают мою голову и запястья. Грудь ударяется о стекло. А жидкость выплескивается светящейся волной на пол, разбиваясь от удара на мелкие капли.
– У нее растет давление! – выкрикивает Коул и пробирается ко мне. – Черт, Крик, нужно остановить это!
– Не слушайте его, – огрызается Дакс. – Все работает, вакцина расшифрована уже на шестьдесят процентов.
– Новак! – зовет Коул. – Она умирает, остановите процедуру!
Я хочу ответить ему, но не могу подобрать слов. Моя челюсть плотно сжата, а на зрительном модуле то включаются, то отключаются различные фильтры.
– Семьдесят процентов!
Мир окрашивается в синий, затем в зеленый, затем в черно-белые тона, когда я ударяюсь головой о стекло, а рот открывается от крика.
– Вытащите ее!
Крик пронзает воздух.
И один из лабораторных столов падает на пол. Все в комнате начинают двигаться, а люди, обступившие меня, разбегаются.
Свет то мерк, то вспыхивал вновь. Коул оказывается рядом со мной, его глаза почернели, а руки тянутся к баку, чтобы вытащить меня из него. Я дергаюсь назад, пытаясь сказать, чтобы он не прикасался к кабелю, что уже слишком поздно, но он снова исчезает.
Еще один грохот эхом разносится по спортзалу. Потолок надо мной вращается, это кружит огромное облако дронов. Зрительный модуль сходит с ума, и с каждым выстрелом боли то показывает их в мельчайших подробностях, то сливает в одно пятно. Я опускаю глаза и вижу, как Леобен борется с Коулом, их удары размываются в вспышках света, словно под стробоскопом[28]. Они падают на пол, снося еще один лабораторный стол, а затем я погружаюсь в жидкость.
У боли есть голос, запах и разум. Она окутывает мои нервы, оставляя после себя только дым и пепел. Я закрываю глаза, и сквозь темноту всплывает образ трех остроконечных гор. Изображение изгибается и пузырится, как подожженная фотография, и с каждой секундой становится ярче, пока не ослепляет меня. И в этот момент боль начинает пульсировать в основании черепа.
Сознание отделяется, а затем вылетает из моего тела вместе с клубящейся дымкой тепла, и это ощущается, как смерть. Мир словно сжимается подо мной, сокращается до крохотной точки, лишая меня тела и отрезая крики.
Все кончено.
Боль утихает так же резко, как и появилась, а я погружаюсь в жидкость, дрейфуя под поверхностью. Сил в руках и ногах больше нет. Но горы все еще виднеются перед глазами, вороша мою память, как давно забытая песня.
– Сейчас же вытащите ее!
Руки в перчатках выдергивают меня на поверхность. Я кашляю, избавляясь от кислой жидкости и чувствуя, как саднит горло от криков. По спортзалу разносятся голоса, а вокруг меня роятся дроны, как хищные птицы над умирающим животным.
– Дайте ей какую-нибудь сыворотку! – кричит одна из медсестер.
Моя голова падает набок. Леобен прижимает Коула к полу, а Дакс стоит рядом со мной, уставившись своими изумрудными глазами. Вот и все. Я вижу это в его взгляде, да и сама чувствую это. Свет меркнет, безумные голоса вокруг меня смолкают. Коул швыряет Леобена через всю комнату и бежит ко мне. Его глаза черные и напуганные.
Но ему мне ничем не помочь. Это невозможно остановить. Я знаю, что выхода нет. Если боль и стихла, то только потому, что большинство моих нервных окончаний уже погибло. Я пытаюсь расслабиться, но сердцебиение, наоборот, учащается. Может, мне было бы легче, если бы я верила, что есть что-то еще за пределами этого мира. Но это не так, и смерть меня пугает. Мир существовал до моего рождения и продолжит существовать после моей смерти.
Вселенная непрерывна. А я – аномалия. Нить, у которой есть начало и конец, пламя, которое шипит и гаснет. Случайное скопление белков и молекул, которые однажды соединились между собой электрическими импульсами моего разума.
Но они стихают. Сплетенные нити белков распутываются, и скоро от меня не останется и следа. Я узнала это несколько дней назад и понимала все, когда вошла в этот спортзал.
Но я все еще не готова к этому.
– Еще одну дозу сыворотки! – кричит медсестра и вонзает шприц мне в грудь, по телу разносится новый взрыв
