Экскурсовод рассказывал историю Тенешкино, а девушка рядом с ним постоянно спрашивала его о чем–то или, напротив, пыталась сама отвечать на его вопросы.
Я совершенно не видел ее лица.
— Ты бы хоть навел справки об этом космодроме, прежде чем нас на экскурсию записывать, — сказал я Виктору.
— Ой, да хватит уже ныть! Тебе ничем не угодишь! Смотрел я, не было почти ничего.
— Конечно, не было. Писать–то нечего…
— А ты хотел, чтобы тебя на «Патрокл» сразу пустили? И дали в кресле первого пилота посидеть?
— А сам бы ты этого не хотел?
Я не смотрел на Виктора, листая в суазоре переписку с матерью — все сообщения, сохранившиеся в истории, все ее надсадные жалобы и бестолковые расспросы. Вернувшись к последнему сообщению, я стал набирать ответ.
— Интересно, а кто это? — спросил Виктор, показав кивком головы на девушку.
Сердце сжалось у меня в груди.
— Мне кажется… — пробормотал я. — Мне кажется, это…
За окном что–то блеснуло, и через секунду послышался громовой раскат — как эхо от чудовищного взрыва. Невысокие строения космодрома захлестнула ударная волна, прилетевшая из–за туманного горизонта.
Виктор, хамовато оттолкнув парочку сокурсников локтями, протиснулся к экскурсоводу, который болтал о чем–то с девушкой, активно жестикулируя длинной костлявой рукой.
Начался ливень. Косые струи били в толстое оконное стекло, и силуэт обгорелой ракеты расплывался в потоках воды, таял, как огарок из воска.
Я напечатал на экранной клавиатуре, повернувшись к окну:
«О чем ты хочешь поговорить? Что произошло?»
— Так! — раздался голос экскурсовода. — Мне сообщили, что центр управления открыт для посещений. Давайте, чтобы не создавать толкучки, будем проходить группами по пять человек. Выстройтесь в очередь.
Послышались недовольные возгласы.
— Итак, первая группа…
Я искал в толпе Виктора, пока не заметил, что он уже выходит из накопителя вместе с девушкой и другими студентами.
«Приезжай», — написала мне мама.
Я встал в очередь — почти в самый ее конец, держа раскрытый суазор. За окном было темно, как ночью.
— Это на полдня растянется, — пожаловался мой сосед, но я даже не сразу понял, о чем он говорит — о ливне или о посещении центра управления полетами.
— Нелетная погода, — пошутил кто–то.
«Хорошо, — напечатал я. — Приеду, как только смогу. Возможно, сегодня вечером. — И, подумав, добавил: — Постараюсь освободиться пораньше».
Первая группа вернулась через четверть часа, однако Виктор не торопился ко мне подходить. Сначала он долго спорил с экскурсоводом, а потом остановился у окна и пытался рассмотреть что–то в дожде, прислонившись ладонями к стеклу.
«Постарайся», — пришло сообщение от матери, и, хотя это было всего лишь слово, высветившееся на экране, я тут же услышал ее голос — недовольный, брюзгливый, словно я обязан лететь к ней через весь город по первому же звонку.
«Если получится», — ответил я.
Когда Виктор вернулся ко мне, из центра управления уже выходила вторая группа.
— И как? — спросил я. — Что там?
Виктор пожал плечами.
— Увидишь. Хотя, честно, я и сам жалею, что сюда записался. К шахтам в такую погоду не пустят.
Я вздохнул.
— Интересно, в городе тоже идет дождь? — сказал я.
— Думаю, это из города как раз принесло, — сказал Виктор.
Я попал в центр управления только вместе с четвертой группой, где не знал никого, кроме одного невысокого коренастого парня, который примелькался мне на лекциях.
— Итак, святая святых! — бодрым голосом начал экскурсовод, повторяя вступительную речь в четвертый раз. — Отсюда осуществляется контроль за взлетом, посадкой, а вся связь с кораблями идет через эти вот терминалы.
— Но здесь никого нет! — Коренастый парень жадным взглядом осматривал пустые столы.
— Да, — согласился экскурсовод, — космодром в сервисном режиме. Как раз в честь нашего приезда.
Центр управления выглядел совсем не так, как в остросюжетных фильмах, — никаких экранов во всю стену, переливающихся голограмм и ярких полосок из светодиодов. Впрочем, я уже подготовился к разочарованиям. Это была скучная и серая комната, уступающая по размерам даже институтским аудиториям. В центре в четыре ряда стояли обычные офисные столы со старыми на вид терминалами; к полу и стенам были привинчены выкрашенные белой краской трубы, где, вероятно, проходила проводка; а роль огромного стереоскопического экрана, которые любили показывать в кино, выполняло широкое окно с армированным стеклом — такое же, как в накопителе.
Все это и правда походило на пропыленный музей космонавтики.
— А где информационный экран? — не выдержал я. — Куда выводится статус по полетам?
Экскурсовод забавно поджал губы и показал рукой на окно.
— Опускаются электронные шторы, — объяснил он, — и окно превращается в экран.
— Какой–то маленький центр управления, — пожаловался кто–то, и экскурсовод насупился.
— Отсюда, — с непонятной гордостью выдал он, — можно осуществлять одновременный контроль за четырьмя полетами! Есть также места для двух операторов, — экскурсовод подошел к высокому креслу, похожему на стоматологическое, и уперся рукой в подлокотник, — которые могут взять на себя полное управление кораблями и непосредственно из центра произвести взлет или посадку.
— Нейроинтерфейс! — послышался шепот за спиной.
Я прошелся между рядами офисных столов, игнорируя настойчивое «ничего не трогайте» экскурсовода. На тонких вогнутых мониторах были заметны пыль и отпечатки пальцев, огромные эргономичные клавиатуры из двух составных блоков, которые давно уже сняли с производства, потемнели от грязи, а надписи на большинстве кнопок стерлись. На столе виднелись следы от кружек с кофе, хотя все личные вещи были предусмотрительно убраны.
Экскурсовод вновь рассказывал о «Пульсаре‑12», и даже самые преданные его слушатели заскучали.
