Но ничего не менялось.
Я сидел, прикрыв глаза, хотя это совершенно не помогало. На кровати валялся пустой пакет из–под энергетической суспензии. Пакет выглядел как стандартный паек с рейсового корабля, хотя я не обнаружил на нем ни единой надписи или обозначения — ни логотипа производителя, ни штрихкода, ни названия корабля. Да и сама суспензия была отвратительна на вкус даже по меркам дежурного пайка для технического персонала — водянистая, с комками, она больше напоминала разведенную в воде известку. Впрочем, когда гортань воспалена от жажды, на вкус не обращаешь внимания.
Я поднял с кровати паек и потряс его над открытым ртом, хотя знал, что там не осталось ни капли. Мне давали достаточно суспензии, чтобы я окончательно не лишился сил, однако меня постоянно мучили голод и жажда.
Я раздраженно отбросил от себя пустой пакет — тот упал на пол и, перевернувшись, встал на бок, неуверенно покачиваясь, как под воздействием неведомого поля. Обесточенная голова робота, безвольно свисавшая над комнатой, уставилась мутным глазом на пустой пакет — со слепым механическим любопытством.
И тут я вспомнил.
На металлической башке не было ни единого повреждения, однако, когда она билась в истерике о стены, от нее отлетела деталь — возможно, болт или телескопическая антенна — и закатилась куда–то.
Если, конечно, мне это не привиделось.
Я встал с кровати и неторопливо осмотрел комнату. Присел на четвереньки, заглянул под кровать. Мне показалось, у самой стены лежит что–то тонкое и серебристое. Я лег на пол и попытался дотянуться до этого предмета, однако проем под кроватью был таким узким, что я просунул руку только по локоть. Я слепо шарил пальцами по полу, но не находил ничего, кроме маслянистых хлопьев пыли.
Тогда я поднялся на ноги, подошел к кровати со стороны изголовья и навалился на нее всем весом. Кровать скрипнула, но не сдвинулась с места. Я толкал кровать, упираясь в изголовье; босые ноги скользили по полу, изголовье скрипело и шаталось, однако сама кровать оставалась неподвижной.
Руки заныли, дыхание участилось, и я устало опустился на койку. Я сидел, с ненавистью глядя на лошадиный череп, уродливо скрючившийся на тонком, похожем на изломанную шею кронштейне.
Его потухший глаз смотрел в пол, на пустой пакет из–под суспензии.
Я вскочил, схватил пакет и принялся энергично сминать его и скручивать. На пол упало несколько мутно–белых капель. Плотная прорезиненная упаковка поддавалась с трудом и совсем не хотела держать форму; я надорвал пакет зубами в нескольких местах и скомкал его в некое подобие палки.
Кровать.
Задержав дыхание, я подошел к кровати и — тут отрубился свет.
90
Я ненадолго заснул, но потом даже не помнил, видел ли сны. Засыпая, я лежал на кровати, повернувшись лицом к стене и сжимая в руке разорванный пакет из–под суспензии, а когда пришел в себя, то никакого пакета не было.
Кажется, мне снилась темнота.
Разбудил меня яркий свет, который выжигал глаза через закрытые веки. Я поднялся, прикрывая привычным движением руки лицо.
Комната ничуть не изменилась — даже лошадиный череп висел в том же самом положении, мертвенно склонившись над полом. Но кто–то точно был здесь, пока я спал. Кто–то забрал пустой пакет из–под суспензии.
— Это все, что вы можете?! — крикнул я в потолок. — Подкрадываться ко мне, когда я сплю?!
Горло пересохло, и я зашелся кашлем.
— Хватит! Что вам от меня нужно? Я не ответил на какие–нибудь вопросы? Не сложил башню из фигурок?
Голова не двигалась, мне никто не отвечал.
— Скажите хоть что–нибудь! — хрипло прокричал я. — Давайте сюда ваш тест для дебилов! Я пройду его еще раз. А потом еще и еще, пока…
Я не договорил. Грудную клетку разрывало от кашля, а горло воспалилось. Я согнулся, прижимая руку к груди.
Перед глазами плыли красные круги.
Внезапно я услышал увесистый шлепок. Неподалеку упал на пол пакет с суспензией. Я уставился на него с недоверием. Очередная издевательская игра? Я представил, как поднимаюсь с кровати и невидимые тюремщики тут же отключают свет.
Однако жажда победила. Я встал на ноги, озираясь, как вор, пробравшийся в чужое жилье.
Свет еще горел.
Я схватил пакет с суспензией и оторвал зубами верхний край.
Лошадиный череп неподвижно висел над комнатой.
Я жадно глотал, удовлетворенно закрыв глаза. Суспензия была прохладной, и я почти не замечал ее мерзкого вкуса. Саднящая боль в горле затихла. Я подумал, что стоит приберечь суспензию, не выпивать все до конца, но тут мой взгляд остановился на металлической голове.
Я не слышал шипения сервоприводов, но кронштейн сдвинулся чуть выше, и лошадиная башка не смотрела в пол, а бесстыже пялилась на меня потухшим электрическим взглядом, нагло притворяясь незрячей.
У меня затряслись руки.
— Сволочи! — закричал я и взмахнул пакетом, расплескивая суспензию. — Сколько можно! Когда вы уже…
Я задыхался. В приступе бессильного гнева я запустил пакетом в башку. Суспензия разбрызгалась по полу, попала мне на лицо и руки, а сам пакет грузно ударился о робота, свернув ему шею.
— Вот так вот, — пробормотал я. — Вот так.
Голова робота безжизненно свешивалась над полом.
Свет в камере на секунду погас, а затем разгорелся вновь — и тут же с потолка обрушилась звенящая какофония, перемежаемая резкими электрическими хлопками, как от взрывающихся ламп дневного света.
У меня зарябило в глазах.
Я попятился к кровати, зажимая уши. Между пальцами текло что–то холодное и липкое — на секунду я решил, что это кровь, но потом заметил мутно–белые капли.
Из–за безумного, резонирующего звона я не услышал, как открылась бронированная дверь. Шум захлебнулся, и от мгновенной тишины заложило в ушах. Я опустил руки, по которым стекала суспензия, и уставился на высокую фигуру в сером комбинезоне, стоявшую у двери.
Из–за слепящего света я не
