Соколовский оперативно расправлялся со студентами, и наша с Виктором очередь подошла уже через час.
Когда мы заходили в аудиторию, Соколовский деловито поджидал нас, стоя у выключенного настенного экрана с несуразно длинным, похожим на трубку от конденсатора тенебрисом — пультом управления светом.
В аудитории было темно, как при солнечном затмении.
— На подготовку у вас ровно пять минут! — сразу объявил Соколовский.
Я вздрогнул и тут же замер на месте. Кто–то, не рассчитав шаг, врезался мне в спину.
— Идиот! — рявкнули сзади.
— Сам идиот! — выругался я и раскрыл нетерпеливо вибрирующий суазор.
Я мешал остальным заходить, меня грубо толкали — кто–то даже попытался отпихнуть к стене, чтобы я не загораживал проход, — но я не двигался с места. Виктор давно проскользнул мимо и скрылся на дальних рядах. А я стоял и смотрел в экран суазора, на котором горели броская иконка уведомления и дрожащий, как от волнения, текст:
«Ваш запрос на добавление в друзья…»
88
Я лежал, уткнувшись лицом в плотную полиэтиленовую пленку. Правое плечо горело так, как будто с него содрали кожу.
Свет выключили — я не чувствовал пронзительное свечение, слепившее даже через закрытые веки. Но я снова был не в силах пошевелиться — меня парализовало, мышцы атрофировались, и я с трудом мог вздохнуть, делая надрывное усилие, чтобы набрать в грудь воздуха. Холодного воздуха с привкусом хлора.
Я старался не думать о том, что произошло. Это не могла быть Лида. Мне привиделось.
Я пытался сосредоточиться на чем–нибудь другом.
Я вспоминал «Ахилл», его отвесный коридор, по которому я плыл, лишенный чувства тяжести, осторожно хватаясь руками за поручни в стенах.
Рубка.
Пыточное кресло нейроинтерфейса, где я привязывался двумя ремнями внахлест — и проваливался в оглушительную пустоту, лишенную формы и цвета, обменяв пьянящую невесомость на пугающую бесплотность духа.
Закрытый люк кубрика.
Лида, плывущая мне навстречу, — неподвижная, с раскинутыми руками, смотрящая на меня холодным мертвым взглядом.
Я поморщился, сильнее прижавшись лицом к пленке.
Институт.
Виктор обмахивается суазором, как веером. Мы в пустом приемном холле — стоим перед залитым темнотой экраном терминала, путающим отражения. Во всю мощь работают кондиционеры. Однако моя рубашка на груди пропиталась потом и липнет к телу.
Нет, это не рубашка.
Это серая роба из грубой синтетической ткани. Наряд, в который наряжают покойников. Немнущийся и бесформенный.
Куда исчез Виктор?
Мы разошлись после института.
Куда исчезла Лида?
Нет.
Это была не Лида. Это не могла быть Лида.
Я думал о матери, но она спрашивала о подруге. Я вспоминал солнечное затмение, которое не видел ни разу в жизни — черный диск, охваченный пылающим заревом, превращающий день в кошмарное подобие ночи, — но Лида все равно была рядом, она держала меня за руку, сжимая мои пальцы.
Она появлялась всегда — о чем бы я ни вспоминал.
Но это не могла быть она.
Лида.
Она была как в тумане и смотрела куда–то в сторону, стыдливо отворачиваясь от меня.
Фотография профиля в соцветии. Неудачный снимок. Почему она его не сменила? Я так никогда ее и не спросил.
Я представил, как раскрываю суазор, включаю экранную клавиатуру и набираю одной рукой…
87
«А вдруг действительно будет война? Мне даже представить такое трудно. Космические войны… Это и правда похоже на скверную фантастику». (Нравится одному пользователю.)
«Лучше просто не думать об этом. Если начнется война, то это уничтожит все то, ради чего мы боролись. Звезды уже никогда не будут прежними». (Нравится шести пользователям, не нравится одному пользователю.)
«С нынешними технологиями весь мир может быть уничтожен за считаные секунды. Я не представляю, как кто–то может допустить подобное. В какое время мы живем! Нам надо было родиться лет на сто раньше». (Нравится одному пользователю, не нравится одному пользователю.)
«Я не думаю, что действительно начнется война — это слишком безумно даже для скверной фантастики. По крайней мере, я надеюсь на это. Я тоже не уверена, что человечество переживет первую космическую войну. Нет и не может быть никаких причин, чтобы оправдать такие риски». (Нравится трем пользователям.)
«Я согласен. Будем надеяться на лучшее». (Нравится одному пользователю.)
«В любом случае, что бы сейчас ни произошло, когда мы окончим институт, мир будет совершенно другим». (Нравится одному пользователю, не нравится одному пользователю.)
86
Я решился заговорить с Лидой две недели спустя, ограничиваясь до этого комментариями в ее соцветии. Отвечала Лида всегда охотно, однако, когда я читал ее ответы, у меня возникало странное чувство, что пишет она вовсе не мне. Лида не обращалась ко мне напрямую, не называла по имени и лишь скандировала вызубренные лозунги, наслаждаясь вниманием молчаливых слушателей, подписавшихся на ее ленту. Общение в соцветии — о кризисе на Венере и проектах космических войн, об экзаменах, о факультативных лекциях — не сделало нас ближе. Лида была где–то далеко, за миллионы миль от меня — на Венере. Но в то же время она была рядом. Я сталкивался с ней в коридоре, на лекциях, в сквере у главного корпуса, и каждый раз только смущенно улыбался, приветствуя ее неуверенным кивком головы.
Сессия подходила к концу, оставался последний экзамен, и впереди нас ждали длинные каникулы. Я понимал, что тянуть больше нельзя и тщательно репетировал первую беседу.
Все было непринужденно и просто.
Я здоровался с ней, улыбался, а потом невзначай спрашивал об экзаменах и, выслушав ответ, начинал рассказывать наполовину выдуманную историю о том, как сдавал математический анализ. Дескать, готовился неделю напролет, не спал ночами и не успел разобраться в одной–единственной теме. Разумеется, по привередливому совпадению, эта тема выпала мне на экзамене, как
