- Слюни подбери! Много ты понимаешь, - подступила к юнкеру Бочкарёва. - Где ты был, когда к воротам, в который раз подошли эти чёртовы парламентёры, а сразу за ними повалила толпа? Моих девок смяли, не дав сделать ни единого выстрела.
- Прекратите истерику! - гаркнул подполковник. – Хватит взаимных упрёков. Никто из вас не виноват. Я сам должен был предвидеть это подлое предательство с дверями на Дворцовой набережной.
"Подлость? Ни фига себе, - подумалось мне. - Значит, всё было не так, как в старом кино? Матросы не лезли на решётку ворот? Никакого революционного порыва и героизма. Просто во дворец с тыла просочились мародёры..."
- Матросы топтали нас сапогами. Многих - насмерть, - прервал мои размышления юнкер.
- Прекратить! - Ананьин сделал шаг вперёд и прижал голову парня к своей шинели.
- Нас предали, нас предали, - глухо бормотал юнкер, всхлипывая.
- Сопляк! - тихо сказала Бочкарёва, садясь на табурет.
Она потянула за цепочку и вынула из кармана галифе часы. Верхняя крышка щёлкнула и открылась со звоном. Я готов был поклясться, что это были те самые часы, которые остались в лавке древностей.
- Простите, который час? - мой голос дрожал.
- Извольте, - женщина протянула мне часы циферблатом вверх.
1 Алексеей Макси́мович Каледин (12 (24) октября 1861, Российская империя, хутор Каледи́н, станицы Усть-Хопёрская, Область Войска Донского - 29 января 1918, Новочеркасск) - русский военачальник, генерал от кавалерии. 1 сентября 1917 года военный министр А. И. Верховский приказал арестовать Каледина. В канун вооружённого восстания большевиков, когда казаки могли бы стать той силой, которую могло бы использовать Временное правительство против восставших, 17 октября 1917 года, Керенского посетили делегаты Донского казачьего Войскового Круга, отмечавшие недоверие казаков к правительству и требовавшие, чтобы правительство восстановило Каледина в правах командующего войском и открыто признало перед Доном свою ошибку. Керенский признал эпизод с Калединым печальным недоразумением и обещал в ближайшие дни сделать официальное заявление, дезавуирующее эпизод, однако своё слово не сдержал
2 С сентября 1915 по февраль 1918 годов через г. Сморгонь (Гродненская область) проходила линия русско-германского фронта.
3 Надежда Дурова - знаменитая "кавалерист-девица", первая в русской армии женщина-офицер, участвовавшая в войне 1812 года против Наполеона.
Я быстро перевернул хронометр, вглядываясь в знакомые клейма и хорошо читаемые надписи: "Подпоручику Марiи Бочкарiовой за мужество и храбрость. 30 дня августа 1917",
- Этого не может быть, - прошептал я, машинально возвращая часы Бочкарёвой.
Крышка захлопнулась, луковица часов вместе с цепочкой пропала из поля зрения.
Мне уже не сиделось на месте. Желание задавать вопросы не давало покоя. В памяти вспыли сцены из посредственно-сделанной, ура-патриотической кинокартины "Батальон". Женщина, сидящая рядом, была совсем не похожа на актрису, игравшую главную роль героической командирши ударных частей в том фильме.
- Хорошие часы у вас, - сказал я тихо.
- Барахло, - отрезала Бочкарёва. – Таких «луковок» в каждой часовой лавке - на золотой царский червонец - сотня. Слушай, мил человек. А ты, кто будешь? Шинелка на тебе - с чужого плеча. Штаны - цивильные, штиблеты дорогие. Не на каждом барчуке такие наряды увидишь.
- Э-э, - протянул я. - Видите ли. Есть такое занятие - сочинение пьес.
- Корренспондент, что-ли?
- Можно и так сказать. Сейчас события эпохальные происходят. Война, революция. Это же любопытно. Пусть потомки узнают, как всё было.
- Ничего любопытного. Грязь и кровь.
- Может, расскажете о себе? Где родились, что делали до войны? Вы замужем?
Женщина вздохнула, помедлила немного и тихо заговорила:
- Ладно. Всё равно время надо как-то убивать. Слушай, коль интересно. Фролковой я была в девичестве. А замуж меня выдали по причине бедности в пятнадцать лет. Вот только ушла я от своего пьянчужки - муженька Афанасия к мяснику-еврею...
Бочкарёва тяжело вздохнула.
- Ну, что? Желаешь дальше слушать?
Я, молча, кивнул.
- Что ж? Слушай, коли так. Видно, судьба моя такая. С мужиками возиться. Сожитель мой новый - лихой человек оказался. Поймали его, да осудили за разбои, а потом отправили в Якутск на поселение. Я - за ним. Куда денешься? А он - снова за старое. Да от рисковой жизни опять же запил. Стал руки распускать. Лицо у меня всё в синяках было. А тут война началась. Подумала я, подумала. Жрать нечего, денег нет. В девки гулящие идти? Стыд не позволял. Вот и решила. Бросила Яшку, постриглась коротко и отправилась в Томск. А там как раз стоял резервный батальон. Ну, значит, пришла в казармы. Записывай, командирам говорю, в добровольцы. А они мне отвечают. Мол, бабам в армии - один путь. В сёстры милосердия. Смеются. А я подумала - в проститутки, значит. Ах, сволочи, мужичьё проклятое. Пошла на почту, да на свой страх и риск отбила телеграмму самому царю. Давай, дескать, царь-батюшка, позволь умереть за Родину. Мочи нету смотреть, как немец нас - русских ни во что не ставит. Ха-ха-ха, - неожиданно звонко засмеялась Бочкарёва.
Все, кто находился рядом с ней, заулыбались. Они уже давно прислушивались к исповеди женщины.
- А дальше что было? - поторопил я.
- Разрешил. Своим именным указом разрешил, - просто и буднично, словно в русскую армию каждый день записывались женщины, ответила Бочкарёва. - Вот так и началась для меня война.
- О Марии Леонтьевне даже в газетах писали, - с гордостью перебила свою командиршу девушка, пять минут назад получившая пощёчину. - Сам Александр Фёдорович Керенский1 этой весной предложил ей сформировать женский батальон смерти. Он даже ездил в Институт благородных девиц. Знаете, это подняло боевой дух всей армии. Даже жена Александра Фёдоровича к нам просилась.
- Неужели? - поощрил я Бочкарёву к продолжению рассказа.
- Про жену Керенского – чистая правда, но недолгая. Остальное - вранье, - отрезала женщина. - Какие из петербургских институток солдаты? Я им - дисциплину, а они - жалобы начальству. Будто бью я девкам морды, словно унтер-офицер старого режима. Тьфу!
- Дальше, дальше! - от нетерпения я ёрзал на табурете, словно острый гвоздь впился мне в место пониже спины. В глубине души я надеялся, что женщина вот-вот скажет, что она вышла замуж ещё раз. Часы, которые лежали в кармане галифе командира батальона смерти, должны были в моём воображении обрести нового владельца - сына Бочкарёвой - моего прадеда.
- Чего тут дальше-то рассказывать? Кому из этих дурёх-барышень охота таскать на себе винтовку, да тяжёлую амуницию? Из двух тысяч баб осталось человек триста. Вот нас и отправили Зимний дворец защищать.
