ФИЛОСОФИЯ ДАРВИНИЗМА

философы Нового времени, надо отдать им должное, не преследовали с помощью своего сенсуализма каких-либо чисто идеологических целей. Так, Джон Локк, в философии которого вообще много откровенных апелляций к средневековой традиции, полагал, вслед за Дунсом Скотом, будто Бог сообщил материи способность мышления. Что касается французских просветителей, то, преследуя уже идеологические цели, они «гипотезой» Бога постарались пренебречь. Поэтому материя в их системе действует уже самостоятельно. Главный философский постулат, который они положили в основу своих рассуждений о человеке и человеческом обществе, сводился к тому, что мышление и память возникают на основе ощущений. Иначе говоря, между разумом и чувственным восприятием нет никакой непреодолимой дистанции. Как настаивал Кондильяк, все наши знания и способности души происходят из ощущений. С ним был солидарен материалист Дидро, полагавший ощущение потенциальным свойством материи. Гельвеций (тоже материалист) считал ощущение фундаментом всей ментальной жизни, началом умственных способностей. Другой материалист - Ламетри - отождествлял все способности души с устройством мозга и всего тела, а душу как таковую вообще считал выдумкой. Ему вторил Гольбах, также отрицавший всякую духовность.

В XIX веке такое упрощенное материалистическое понимание природы человеческого разума стало считаться «научным» и было, надо сказать, популярным у английских эмпириков-эволюционистов. На этом материалистическом фундаменте основывалась уверенность дарвиниста Гексли, когда он, отстаивая обезьянье происхождение человека, с вызовом бросил своим оппонентам: «Если есть душа, покажите мне ее!». Это лишний раз доказывает, что споры по поводу наших предков в действительности носили философский, а не научный характер. Материалистическая трактовка разума, безусловно, не навеяна никакими исследованиями. Она вытекает (в который раз) из вульгарной онтологизации сугубо гносеологических положений сенсуализма. Здесь мы сталкиваемся с такой же характерной редукцией понятия разума, как в случае с понятием жизни. Подобно тому, как живой организм определялся через неживые, отличные от жизни как таковой, простейшие элементы, так и разум определялся через отличные от него ощущения. И, опять же, как в случае с проблемой жизни, вульгарное, упрощенное определение разума логически привело к уничтожению мысленной дистанции между животным и человеком.

Действительно, если мы исходим из того, что начало умственных способностей коренится в ощущениях, следовательно, мы допускаем, что ощущения предшествуют разуму, а значит, неразумные существа (то есть животные) должны предшествовать разумным. Ведь ощущения есть и у животных. И если они, ощущения, есть фундамент ментальной жизни, стало быть, и животное вполне может стать разумных существом, таким же, как человек. Именно отсюда вытекает принципиальное допущение животного происхождения человека.

Таким образом, опираясь, опять же, на некоторые чисто философские постулаты, мы исключительно дедуктивным путем можем прийти к заключениям о генетической связи между животным и человеком. Поэтому эволюционная антропология явилась плодом отвлеченных рассуждений, а не «сенсационных» открытий. Вопрос об обезьяньих предках был поставлен уже после того, как на философском уровне пришли к выводу о родстве человека с животными. Дарвинская обезьяна оказалась лишь наиболее подходящим, так сказать, кандидатом на роль наших прародителей. Как мы понимаем, - в силу внешне схожего анатомического строения (именно на основе этого сходства Гексли доказывал наше происхождение от обезьяны). Хотя эволюционистская модель в принципе допускает «поумнение» любого животного, ибо это вполне согласуется с исходным философским тезисом о происхождение неразумного существа вообще в существо разумное (также вообще). Такая общая постановка вопроса дает современным эволюционистам повод для самых невероятных фантазий. В научно-популярной литературе некоторые авторы наукообразно высказывают предположения насчет «возможной» эволюции различных видов животных до уровня разумных существ. В качестве альтернативных человеку носителей разума предполагаются летучие мыши, дельфины, сумчатые млекопитающие и даже... птицы. Умудряются даже рассуждать о разумной эволюции осьминогов.

Теперь ответим на более актуальный вопрос: можно ли рассматривать эволюционистские утверждения насчет происхождения жизни и человека научными гипотезами, то есть заключениями, полученными на основе эмпирических данных? Если основные положения эволюционизма получены дедуктивным путем – как вывод из предельно общих философских посылок, - то насколько такое положение вещей соответствует стандартам естествознания?

Как мы понимаем, претензия эволюционистов на научную состоятельность своих утверждений вынуждает их постоянно апеллировать к разнообразному эмпирическому материалу. В результате создается впечатление, будто все эволюционистские построения совершенно далеки от спекулятивной философии. Однако в действительности представленный эмпирический материал лишь искусно маскирует совершенно отвлеченное содержание таких построений. Наглядный тому пример – эпохальный труд Чарльза Дарвина о происхождении видов.

Глава 5

ДАРВИНСКАЯ АНТИНОМИЯ

Мы уже говорили о том, что работы Дарвина выдержаны в наукообразном стиле. На человека, склонного доверять науке, это производит довольно сильное впечатление, тем более что Дарвин постоянно апеллирует к фактам. Эмпирический материал, представленный в его «Происхождении видов», поистине огромен. На основании чего можно сказать, что дарвинская теория выстроена в полном соответствии со стандартами современного естествознания. Так принято считать и в этом есть некоторая доля правды. Однако нельзя игнорировать и другую правду: дарвинская теория естественного отбора не имеет никакой необходимой логической связи с идеей эволюции. Весь эмпирический материал, представленный Дарвином, может по-своему доказывать естественный отбор, но совершенно не доказывает никакой эволюции. Увязка одного понятия с другим носит искусственный характер. Все это - совершенно очевидные вещи. И только предвзятое отношение к теории Дарвина может заставить кого-либо утверждать, будто Дарвин «убедительно доказал» возможность эволюционного развития, и даже более того - якобы наглядно «продемонстрировал» сам факт эволюции. В серьезных академических трудах, конечно же, на «факте» особо не настаивают, однако в научно-популярной литературе (и особенно в литературе для подростков) давно уже стало нормой бесцеремонно выдавать желаемое за действительное.

Итак, что доказал Дарвин в своем эпохальном труде? Какие убедительные факты он привел в пользу эволюции? Свое произведение он начинает со следующих слов: «Путешествуя на корабле ее величества «Бигль» в качестве натуралиста, я был поражен некоторыми фактами в области распространения органических существ в Южной Америке и геологических отношений между прежними и современными обитателями этого континента. Факты эти, как будет видно из последующих глав этой книги, кажется, освещают до некоторой степени происхождение видов - эту тайну из тайн, по словам одного из наших величайших философов»²⁶. С первых же слов Дарвин показывает свою неуверенность в том, что приводимые им факты действительно подтверждают идею эволюции. Они лишь («кажется») освещают проблему происхождения видов «до некоторой степени». Чуть ниже его сомнения возрастают еще более: «Я очень хорошо сознаю, что нет почти ни одного положения в этой книге, по отношению к которому нельзя было бы предъявить фактов, приводящих, по-видимому, к заключениям, прямо противоположным моим»²⁷. Такое признание уже само по себе весьма показательно и красноречиво. Автор «Происхождения видов», претендующий на роль строгого ученого-эмпирика, как бы