«Родословная» человека выстраивается по тому же схоластическому принципу. Его сходство с обезьяной усматривается в общем морфологическом признаке - наличии «хватающих» конечностей и особой форме головы с выраженной лицевой частью. И если обезьяна содержит эти общие черты, то она автоматически записывается в число наших «предков». Ее видовые особенности - как реального животного, - опять же игнорируются. Таким образом, в контексте эволюционистской теории, «обезьяна» берется в качестве подчиняющего родового понятия, включающего в себя видовое понятие «человек».
Этот принцип справедлив для любой эволюционной «родословной». На основании чего, например, рыбу можно отнести к «предкам» сухопутных позвоночных? Только на основании того, что рыба содержит объединяющий их всех общий родовой признак - наличие позвоночника. Этот признак характеризует весь класс позвоночных. Почему земноводные прямые «потомки» рыб? Потому что у них также есть одно общее сходство с рыбами - и те, и другие связаны с водой и мечут икру. Признаки, существенно отличающие рыб от земноводных, не рассматриваются (отсутствие чешуйчатого покрова у земноводных, кожное дыхание в воде, наличие легких, стадия головастика в индивидуальном развитии и т.д.). Аналогичным образом самих земноводных определили в «предки» рептилий. Основание для этого было одно - связь с сушей, наличие лап, хладнокровие. Опять общие признаки. А то обстоятельство, что по другим признакам земноводные совершенно отличаются от рептилий, в отвлеченных эволюционистских построениях никакого значения уже не имело. Такая же картина и в случае с «родословной» птиц. Птиц, как известно, выводят из рептилий. Опять же по общим признакам. На этот раз - откладывание яиц и наличие сухой кожи. Этого оказалось достаточно, чтобы рептилии попали в «предки» к птицам. Принципиальные же отличия одних от других опять никакой роли не играли.
Сказанного, пожалуй, достаточно для того, чтобы понять одну очевидную вещь - выстраиваемые эволюционистами «родословные» сами по себе свидетельствуют об отвлеченном отношении к предмету. Подобная тема не может претендовать на роль эмпирического исследования. Тема «родословных» - тема типично схоластическая. Она порождает ряд псевдопроблем, не свойственных нормальной эмпирической науке. Такие «проблемы» ставятся только в рамках эволюционной доктрины, и сама их возможность вытекает из схоластического характера эволюционистских дискуссий.
Об одной такой псевдопроблеме мы уже упоминали. Речь идет о дискуссии между градуалистами и сальтационистами, то есть между сторонниками постепенных эволюционных изменений и сторонниками резких скачков. Разговор на эту тему носит, как мы понимаем, совершенно отвлеченный характер, поскольку природа не дает нам наглядного материала для самой постановки подобной проблемы. Обсуждаются лишь умозрительные схемы и идеальные конструкции, состоящие уже из знакомых нам понятий вторичной интенции. В этой связи понятие «переходная форма» есть не более, чем схоластический концепт, призванный решить отвлеченную задачу. Это понятие дедуктивно-логическим путем выводится из основных положений градуализма, утрачивая свою актуальность в рамках сальтационистской концепции. Тем более, что его конкретное содержание может постоянно меняться в зависимости от выбранной исходной позиции. Учитывая данное обстоятельство, было бы в высшей степени наивно заниматься поисками неких реальных, физических останков этих самых «переходных форм».
Тот же схоластический характер носит дискуссия между «мономорфистами» и «полиморфистами». Первые стараются выводить все виды от одного общего предка по непрерывным линиям, вторые рассуждают о «параллельных путях» эволюции. Например, являются ли сумчатые млекопитающие «предками» более «высокоорганизованных» плацентарных или же обе ветви жизни развивались параллельно? «Мономорфисты» настаивают на первом варианте, «полиморфисты» - на втором. При этом идея «параллельной» эволюции рассматривается как новая гипотеза, способная якобы осветить некоторые «тайны» развития жизни на Земле. Допускается даже такая мысль, что «параллельная» ветвь может служить неким «запасным вариантом» эволюции. Если, предположим, по каким-то причинам вымрут «высшие» формы плацентарных, эту утрату могут восполнить представители «запасного варианта».
Как видим, эволюционистские дискуссии способны порождать новые понятия вторичной интенции, никак не связанные с эмпирической реальностью - вроде «переходной формы» или упомянутого только что «запасного варианта» эволюции. Еще одно, сугубо схоластическое понятие - понятие «тупиковой ветви». Оно, подобно «переходной форме», возникло в ходе решения отвлеченной задачи по выявлению «родословных». «Тупиковая ветвь» - типичное ad hoc понятие, используемое там, где «родословная» выстраивается с большим трудом или вступает в вопиющее противоречие с фактами. С сугубо же эмпирической точки зрения оно совершенно бессмысленно. Так, целакант оказался «тупиковой ветвью» после того, как был пойман живым и здоровым. До этого он однозначно записывался в число «предков», а потому в теории его современное существование исключалось. Неандертальца до последнего времени считали непосредственным предком современного человека - кроманьонца, - пока не обнаружилось, что и тот, и другой когда-то существовали бок о бок. Даже современных сумчатых и яйцекладущих относят к «тупиковой ветви», поскольку по логике эволюционной теории они должны полностью исчезнуть как «менее совершенные» формы. Но поскольку необходимо объяснить их современное существование, пришлось объявить их случайно выжившими реликтами. То же касается и гаттерии, у которой обнаружили «архаичные» признаки. В общем, понятие «тупиковая ветвь» имеет смысл только в контексте отвлеченной эволюционистской модели. Применимое же к самой природе это понятие ровным счетом ничего не поясняет и не объясняет.
Еще один пример сугубо схоластической псевдопроблемы - это спор о том, какую форму должна принимать разумная жизнь - должна ли она быть исключительно антропоморфной или могут быть иные варианты. В Советском Союзе по этой проблеме даже устраивались научные симпозиумы,
