Самое удивительное, что, несмотря на нелепость подобных «объяснений», они все еще выдаются эволюционистами за «подлинно научные». И только потому, что здесь якобы нет и намека на целевые причины. Но так ли это? Финализм имплицитно присутствует в самом положении о постепенном усовершенствовании организмов, об их возрастающей, прогрессирующей приспособляемости. Если, как утверждают сами эволюционисты, современные живые организмы идеально приспособлены для жизни в той или иной среде (что, как мы знаем, объясняется длительным естественным отбором), то, надо полагать, когда-то они были приспособлены не идеально. Если сам Дарвин постоянно говорит об «усовершенствовании» живых форм, следовательно, он допускает, что этому предшествует их «несовершенное» состояние. Выходит, что «развивающаяся» форма стремится к некоему идеальному варианту приспособления (что якобы мы и наблюдаем в современной природе). Можно ли говорить об «усовершенствовании» чего-либо при отсутствии идеала, а именно той самой цели, существование которой последователи Дарвина всячески отрицают? Положим, Дарвин такие термины использовал чисто условно. Но тогда получается, что он навязывал природе человеческие оценки, а это уже в высшей степени ненаучно. В науке природу нужно оценивать с позиции самой природы. Это фундаментальный принцип научного познания. Если в природе нет никакого идеала, то там некому и нечему совершенствоваться. Если же понятие «усовершенствование» характеризует некое объективное положение вещей, тогда упомянутый идеал должен полагаться в самой природе, направляющей к нему живые организмы. Но в этом случае мы вновь возвращаемся к мистическому пантеизму, и современное естествознание опять оказывается ни при чем.
Таким образом, в дарвинской теории финализм никуда не исчез. Он только принял совершенно нелепые формы. Дарвин и его сторонники заставляют нас поверить в то, что некий допотопный шмель, не обладая изначально «совершенными» средствами приспособления, в условиях борьбы за выживание постоянно «улучшался» до его нынешнего «идеального» состояния. Нелепость таких построений в том, что этот гипотетический шмель начал «приспосабливаться» к потреблению нектара, еще не обладая для этого никакими необходимыми средствами. Что вынудило шмеля «совершенствоваться» именно в этом направлении, теория не объясняет и объяснить не в состоянии. Ответ только один: шмель стал шмелем потому, что в ходе эволюции выработал все необходимые признаки шмеля. Дарвин, в принципе, недалеко ушел от Ламарка. По Ламарку, жираф стал таковым, поскольку долго упражнял свою шею, пытаясь дотянуться до верхних веток. То есть, опять перед нами похожая картина: жираф (точнее, его «предок») стремится к верхним веткам, еще не имея длинной шеи.
Дарвин внес свою корректировку, объяснив подобные ситуации борьбой за существование, в ходе которой выживают наиболее «приспособленные». Следуя Дарвину, длинную шею жирафа «творит» сама природа (именно «природа» - см. выше), и этот признак закрепляется и становится устойчивым только потому, что дает жирафу наибольший шанс для выживания. Но если такое «объяснение» принять всерьез, то получится, что современная антилопа со своей короткой шеей не имеет таких преимуществ, а значит, по сравнению с жирафом она должна быть менее «приспособленной». Однако, опять же согласно дарвинизму, антилопа (коль она дожила до наших дней) должна быть так же идеально приспособленной к условиям своего существования (что на самом деле и наблюдается). Итак, жираф идеально «приспособлен» благодаря своей длинной шее, антилопа тоже идеально «приспособлена», но уже имея короткую шею. Где, в таком случае, мы видим искомое «научное объяснение»? Почему жираф стал жирафам, теория естественного отбора не объясняет. Она лишь еще раз подчеркивает: у жирафа появилась длинная шея, потому что с ее помощью удобнее объедать верхние ветки (то есть стало лучше выживать), а удобнее потому, что шея длинная. Короче, все опять повторяется - жираф стал таким потому, потому что он таким стал.
Можно привести аналогичные рассуждения и насчет других животных, включая «идеально приспособленных» для морской жизни китов, которые непонятно почему оставили сушу, еще не имея приспособлений для жизни в воде. Или взять хотя бы птицу, которая стремилась летать, еще не обладая эффективными органами для полета. Ясно, что каждое животное приспособлено к тем условиям, в которых оно обитает. Это научно установленный, а точнее - совершенно очевидный факт. Утверждая, будто животное не было создано таким, что оно таким «стало», мы не меняем ничего по существу. Рассуждая, почему данный вид «стал» таким, мы неизбежно приходим к выводу - потому что он таким создан. Здесь не может быть никакого научного объяснения, ибо, адресуя такой вопрос природному объекту, мы, как уже было сказано, всякий раз будем затрагивать целевую причину. Природный объект действительно «создается» - помимо нашей воли и нашего участия. Сторонники эволюции стремятся избежать креационистских выводов, но взамен совершенно закономерно получают порочный круг - данный вид «стал» таким, потому что он таким... «стал». Сказать «создан» эволюционисты не решаются. Отсюда - приведенные выше тавтологии, выдаваемые за научное объяснение.
И, тем не менее, у нас нет оснований заявлять о бессодержательности эволюционного учения. Оно бессодержательно как научная теория, однако оно имеет иную сферу применения. И там его значение трудно переоценить.
Глава 8
НОВОЕ ОТКРОВЕНИЕ О ЧЕЛОВЕКЕ
Подлинная сфера применения эволюционизма совершенно далека от реальных задач научного познания. Эта сфера касается наших духовных ценностей и ориентиров, моральных принципов и оценок. Эволюционизм, как и всякая метафизическая доктрина, так или иначе, обращается к человеку, формируя его отношение к миру и к самому себе. Борьба с религией, которая велась под флагом эволюционизма, отнюдь не отменяла потребности в вероучении. И там, где эволюционная теория вытесняла религиозное мировоззрение, она автоматически занимала его место. Собственно, именно ради этого она и создавалась. Поэтому эволюционизм - это не просто псевдонаучное учение. Это своеобразная религия - со своими моральными установками и со своими мифологическими сюжетами.
Геккель, пожалуй, лучше всех объяснил настоящее назначение эволюционной теории. Он пишет: «Определение места человека в природе и его отношения к окружающему миру, - этот вопрос из вопросов, как справедливо называет его Гексли, - получает конечное решение только благодаря нашим знаниям о животном происхождении человеческого рода. Таким образом, переходя через трансформизм или эволюционную теорию, мы впервые достигаем возможности научно обосновать естественную историю развития человеческого рода. Как защитники, так и все мыслящие противники Дарвина признали, что происхождение человеческого рода от обезьянообразных млекопитающих, а еще
