Первый шаг в этом направлении сделали, как мы сказали, французские просветители. К тому времени профаны от алхимии, полагавшие себя естествоиспытателями, создали столько нелепых сказок о природе, что они начинали вступать в откровенное противоречие со здравым смыслом даже необразованного человека. К тому же эти сказки тесным образом переплетались с теми предрассудками, что своими корнями уходили в раннее средневековье. Просветители, объявившие прошлому беспощадную борьбу, не могли смириться с таким положением вещей. Принимая Природу в качестве своего главного божества, они не могли оставить в прежнем виде старые выдумки о ней. Так, в старых трудах по зоологии вполне серьезно рассказывалось о гусях, которые появлялись из капелек смолы, о рыбах, зарождающихся из плодов деревьев, попавших в воду, о птицах, происходивших из тех же плодов, только упавших на землю. Все это для наглядности сопровождалось соответствующими иллюстрациями. Таково было в ту пору популярное изложение алхимического трансформизма. Но с XVIII века трансформизм стал получать более вдумчивые трактовки, соответствующие духу новой эпохи. В это время появилась «Естественная история» Бюффона. Этот грандиозный труд был рассчитан на массового читателя, но, в отличие от некогда популярной «Зоологии» Конрада Геснера, в нем уже не было откровенных умопомрачительных сказок. Идея трансформизма приобрела более благообразный вид. В самом начале XIX века вышла в свет «Философия зоологии» Ламарка, а полвека спустя - «Происхождение видов» Дарвина. О современном состоянии эволюционизма уже говорилось.
Как было уже показано, эволюционная теория не предназначена для научного объяснения наблюдаемых явлений. Это отвлеченное от эмпирической реальности построение, рассуждающее о вещах воображаемых или умозрительных. О таких же отвлеченных вещах рассуждали и немецкие идеалисты. Разница между эволюционизмом и немецким идеализмом не в содержании, а в уровне осмысления того предмета, о котором они вели речь. Тем же определяются и различия в стиле и в форме выражения. Гегель утверждал, что природа не пребывает в развитии, а лишь служит фоном для саморазвития Духа. У эволюционистов «природа» развивается. Отсюда мы делаем вывод, будто учение Гегеля противоречит взглядам эволюционистов. Однако на самом деле эволюционисты просто говорят о другой «природе». Гегель понимал под природой тот самый объект, что исследовался средствами современного естествознания. Это, если можно так выразиться, ньютоновская природа. Она дается нам в ощущениях, в ней происходят обратимые процессы, действуют неизменные законы, причинно-следственные связи. В этой природе царит необходимость. Дух же есть царство свободы, его становление необратимо. Он тождественен нашему «чистому» мышлению и постигается средствами диалектической логики. Законы формальной логики к нему неприменимы, но только к природе.
А теперь посмотрим, что представляет собой «природа» эволюционистов. Мы уже неоднократно убеждались в том, что эволюционисты не исследуют ту природу, что дается нам в чувственном опыте. Мы знаем, что в природе Ньютона эволюция не наблюдается. И мы также знаем, что попытка доказать эволюцию приводит нас к неизбежным антиномическим противоречиям. Отсюда вполне можно сделать вывод, что «природа» эволюционистов чем-то сродни гегелевскому Духу. По крайней мере, к ее воображаемой эволюции действительно не применимы законы формальной логики. И, похоже, когда-то этот момент очень хорошо осознавался. Недаром Энгельс - страстный поклонник Дарвина - решил применить гегелевскую диалектику к осмыслению эволюционного развития «природы». Ясно, что речь уже шла не о той природе, которую имел в виду Гегель. Эту подмену легко обнаружить, учитывая, что эволюционисты пытаются навязать природе некий универсальный космический закон, который в принципе не может исследоваться, а тем более учитываться естественными науками. Ньютон оперировал законом гравитационного притяжения. Но это есть сугубо физический закон. Он, конечно, может влиять и на человека, если последнего рассматривать как исключительно физический объект. В таком качестве мы действительно подчиняемся законам природы. И с этой необходимостью человеку приходится считаться. Однако тот универсальный закон, что направляет эволюционное развитие, мыслится как закон онтологический. Он, по мысли эволюционистов, ведет к изменению, точнее - к преображению человеческого естества. Он меняет облик человека, совершенствует его разумные способности, превращает его в моральное существо, делает его способным воспринимать идеи и понимать свое место в мире, иными словами - воздействует на духовную сторону человека. Гегель, будучи идеалистом, выражался об этом прямо и недвусмысленно. Эволюционисты стали использовать наукообразные метафоры, полагая их «простыми символами мысли». И они действительно упростили смысл тех вещей, о которых с неподражаемой сосредоточенностью размышлял корифей немецкой философии40.
Зато, в отличие от Гегеля, эволюционисты получили прекрасную возможность дать красочное и захватывающее описание этого воображаемого процесса: становление Духа в чувственно-наглядных образах, в «картинках». Грандиозная картина эволюционного развития есть лишь наглядное, художественно-метафорическое изображение того, как свободный Дух совершает свое победное становление на фоне ньютоновской природы с ее необходимостью. Эту картину всегда нужно трактовать символически, ибо она повествует о том, чего не наблюдал ни один биолог, а главное, в ней все совершается чудесным образом, вопреки научно установленным законам.
Таким образом, картина эволюционного развития человека - от первичной клетки до современного состояния - есть символическое изображение чудесного, сверхъестественного становления мирового Духа. Это есть основной мифологический сюжет эволюционизма, пересказанный неоднократно на разные лады. В этом нетрудно убедиться, если мы внимательно и непредвзято рассмотрим этот сюжет. Благо, современные популяризаторы Дарвина постарались запечатлеть его в самых разнообразных и довольно красочных вариантах.
Глава 9
ЭВОЛЮЦИОНИСТСКАЯ МИФОЛОГИЯ
«Трансформизм удаляет из биологии и антропологии веру в чудесное». Таково было убеждение Эрнста Геккеля41. Это мнение разделяют все эволюционисты. Надо полагать, дарвинист Геккель понимал «чудесное» в христианском значении этого слова. Эволюционизм действительно исключил из своей «естественной истории» христианские чудеса. Но он наполнил ее своими чудесами, совершенно необъяснимыми с позиции строгого
