Дежурная ссылка на «возможность научного обоснования» не меняет сути дела. В конечном итоге проблема «происхождения видов» упирается в проблему происхождения человека. Это неизбежно следует из самой постановки задачи - показать человеку его подлинное место в мире. Задача, по сути своей, сугубо философская, точнее - метафизическая. Принимая эволюционное учение, мы принимаем, по большому счету, не псевдонаучные объяснения насчет «приспособляемости», а именно его основную мировоззренческую канву, его точку зрения на происхождение человека. В принципе, здесь не столь уж и важно, почему киты очутились в море, а птицы научились летать. «Объяснения» на эту тему выглядят обычной отмашкой. Они нужны лишь для того, чтобы лишний раз подтвердить тот природный «закон», в соответствии с которым ничтожная инфузория за многие миллионы лет приняла человеческое обличье. По логике эволюционизма, родословная человека не останавливается на обезьяне - она тянется вглубь времен к простейшим одноклеточным тварям. Поэтому картина эволюционного развития органического мира есть на самом деле история развития человека - от мертвой материи до разумного существа. Становление жизни на земле - это и есть картина становления человека, его «естественная история». В ее основе лежит некий фундаментальный закон, имеющий универсальное, космическое значение. О таких законах рассуждали и мистики древнего Востока, и античные натурфилософы, и западноевропейские пантеисты. Эволюционисты вписываются в эту традицию, предлагая учение аналогичного уровня и аналогичного назначения. Человечество в этой системе - разумная часть Универсума, сообразующая свою деятельность в соответствии с занимаемым положением в мире.
Таким образом, не выполняя никаких теоретических функций (несмотря на все «научные» претензии), эволюционное учение играет другую, не менее важную роль: его основные положения выступают, выражаясь языком Канта, в качестве некоторых регулятивных принципов человеческого поведения. Как известно, Кант не признавал за «идеями разума» какого-либо теоретического значения. Их подлинная роль - выполнять регулятивную функцию, влиять на человеческое поведение. Поскольку же идея эволюции не вытекает из данных чувственного опыта, а подлежит исключительно сфере чистого умозрения (что дополнительно подтверждается неизбежными антиномиями при доказательстве эволюции - см. выше), мы не можем определить для нее никакой другой функции, кроме регулятивной.
В принципе, ничего необычного в данном случае нет, поскольку в функциональном смысле эволюционная теория напоминает любую классическую философскую систему. В этом плане со времен античности до нашего дня ничего принципиально не изменилась. Мало того, в лице эволюционизма произошло некое восстановление древней, дохристианской традиции, когда философское учение - как творение исключительно человеческого разума - призвано было заменить религиозные представления. Философские системы древних греков создавались с исключительно одной целью - показать место человека в мире. Таково было назначение «теоретической философии». В этом смысле современная эволюционная доктрина также выступает в роли аналогичной «теоретической философии». Подобную функцию, в принципе, выполняет любая философская система. Немецкие классики, английские позитивисты, марксисты и русские религиозные философы - все они, так или иначе, определяли место человека в мире. И все они пытались в той или иной степени заменить традиционное христианство. Эволюционизм преследует ту же цель, но достигает ее особыми, специфическими средствами.
Мы уже говорили о том, что эволюционную доктрину, в отличие от известных философских систем (особенно идеалистических), легко выразить в «картинках», то есть в чувственно-наглядных образах. Об эволюции можно рассуждать и в строгих научных терминах - на чисто академическом уровне, а можно создать красочные, захватывающие воображение сюжеты и внедрять их в массовое сознание. Профессиональные ученые и философы рассуждают о «поэтапных вариациях», о «радикальных органических нововведениях», о «мутации регуляторных генов», о «примордиальных стадиях развития организма» и тому подобном. В то время как популяризаторы науки (включая авторов школьных учебников) пишут увлекательные рассказы о зарождении первой клетки, о выходе рыб на сушу, о появлении птиц, о первых прародителях человека, о суровой жизни пещерных людей и т.д.
Как уже отмечалось, корни эволюционизма можно проследить вплоть до древней натурфилософии. Если же его рассматривать в контексте западноевропейской духовной культуры, то эволюционизм, о чем было сказано выше, стал закономерным следствием профанации алхимического учения. Алхимия, являясь частью герметической традиции, долгое время находилась в глухой оппозиции христианству. В эпоху Возрождения произошел стремительный прорыв и решительное наступление на позиции католической церкви. Несмотря на яростные нападки инквизиции, интерес к оккультизму нисколько не утихал. Именно в эту эпоху алхимия становится популярным увлечением. Ею не стеснялись заниматься даже некоторые представители церкви, не говоря уже об именитых светских особах. Алхимики стали частыми гостями при дворах европейских монархов. Наверное, благодаря такой популярности алхимия стала подвергаться профанации. Начиная с этой эпохи, среди поклонников алхимического искусства появились так называемые «суфлеры», то есть вульгаризаторы и профаны, которые буквально истолковывали символические пассажи этого тайного учения. Так, похоже, укоренилась вера в самозарождение жизни. В алхимии данное положение истолковывается в онтологическом ключе. Профаны истолковали его натуралистически. Отсюда пошла их уверенность, что живой организм может совершенно случайно появиться из неживой материи. Эта уверенность до сих пор живет в умах современных эволюционистов.
То же самое, как было сказано, касается проблемы трансмутации неблагородных металлов в благородные. Известно, что металл для алхимиков был лишь символом. И вообще вся их химическая терминология трактовалась исключительно символически. Профаны поняли трансмутацию металлов буквально, после чего начались длительные и бесплодные эксперименты по получению золота в лабораторных условиях. Параллельно велись эксперименты и по самозарождению жизни. Американец Стенли Миллер в этом плане ничего нового не придумал - он лишь продолжил старый и бесплодный профанический эксперимент. В эпоху Возрождения такими вещами пробовал заниматься чуть ли не каждый естествоиспытатель. Как раз над такими деятелями смеялись Бойль и Ньютон, сами страстные поклонники алхимических тайн.
В то же время у нас есть некоторые основания считать, что алхимия породила не только профанический, сказочно-мифологический вариант, но и строгое логически формализованное учение. Речь идет о новой философии и математическом естествознании. Мы не будем сейчас разбирать, как герметическая традиция отразилась на учении Бэкона, Декарта или Ньютона. Христианское наследие также давало о себе знать, влияя на какие-то положения. Совершенно исключить такое влияние невозможно, тем более что связь с герметизмом далеко не всегда афишировалась. Ведь алхимия долгое время оставалась запретным плодом, и признаться в подобных увлечениях, особенно во время разгула церковной реакции, было равнозначно тому, чтобы навлечь на себя серьезные подозрения в связях с противным церкви учением.
По своему содержанию алхимическое учение было многогранным. Любой его аспект можно было логически формализовать и тем самым создать определенную философскую систему. Мыслителей Нового времени – Бэкона или Ньютона - в большей степени интересовала та
