Фукама и Такеёдзу сидели лицом к лицу и о чём-то тихо спорили. Иёри напряг слух, стараясь поймать обрывки разговора.
- Хитрость и непредсказуемость действий - вот главное оружие самураев Масасигэ, - говорил Такеёдзу. - Клан Мацудайра должен взять на вооружение многое из тех уловок, которые делает армию принца Моринага сильнее, чем она есть на самом деле.
- Этот коварный Масасигэ недостоин той чести и доверия, которые оказывает ему император Го-Дайго. Не знаю, где этот самурай прячет свою отвагу. Ему не хватает смелости выйти против буси Ходзё лицом к лицу. По мне, так лучше погибнуть в открытом бою и обрести славу, чем хитрить и прятаться в засадах.
- Прости, Фукума, но ты - слишком наивен. Поэтому тебя никогда не назначат командиром гвардии императора, - Такеёдзу улыбнулся и смахнул со щеки каплю дождя, принесённую ветром. - Времена давно изменились, а ты даже не заметил этого. Жестокость и коварство позволяют этому Масасигэ побеждать в каждом сражении. Жестокость и коварство дают ему преимущество там, где не хватает бойцов. Тысячи лучших самураев Ходзё погибли под стенами Тихайя, десятки тысяч сгорели на мосту через ров, построенном за два дня целой армией плотников, присланных сёгуном из Киото и подожжённом лазутчиками Масасигэ. Да, он не добился славы в открытом сражении, зато слухи о его победах дошли до самых отдалённых островов Ямато. Армия сёгуна тает на глазах не столько от людских потерь, сколько от бегства буси, которым надоело терпеть боль от ран и унижение от постоянных разгромов. Война с отрядами верными императору не приносит восточным варварам, ни наград, ни чести. Наша с тобой задача - собрать в единый кулак всех буси, потерявших вождей и бежавших из армии сёгуна. Повести за собой дезертиров, договориться с самураями, ещё не выбравшими ни одну из сторон, и сделать род Мацудайра настолько сильным, что с ним будут считаться, и принц Моринага, и могущественные кланы центральных земель Ямато. А пока в этой неразберихе будем захватывать деревни и маленькие, слабо укреплённые замки восточных даймё, занятых на войне против императора.
- А что, если твои планы и действия не принесут нашему клану пользы?
- Ха! Пользы? - воскликнул Такеёдзу и оглянулся. – Го-Дайго, который был куклой в руках клана Ходзё, тоже только в сладких снах мечтал о настоящей власти, а сейчас император недалёк от победы. Правда, сомневаюсь, что Нитта и Асикага Такаудзи, встав на сторону толстяка-императора, отдадут ему власть. Я слишком хорошо знаю потомков Минамото. Кто-то из этих двоих не упустит возможности стать новых сёнугом - реальным правителем Ямато. И, значит, снова начнётся война. Вот тогда нам и пригодятся захваченные земли и самураи. Никто не посмеет тронуть Мацудайра. Кто знает – может, наступит время, и твой или мой сын сами станут сёгунами.
Такеёдзу бережно и медленно вытащил из-за пояса меч, отнятый у путников на тропе, потом потянул за рукоять.
- Фукума! Тебе ничего не напоминает эта линия хамона?
- Я ещё не видел самого лезвия, - голова Фукумы склонилась над клинком, а глаза впились в богатую отделку ножен и рукояти.
- Цука и сая сделаны очень искусно, - сказал самурай. - А клинок... - сгущающиеся сумерки и слабый огонь костра не позволяли Фукуме в подробностях рассмотреть катану. – Можно я возьму его? - взгляды двух буси встретились, и Такеёдзу тут же вложил меч в ножны.
- Ладно, потом посмотришь. Темно уже.
Утигатана была бережно положена с левой стороны у колена Такеёдзу. - Вставай. Свинья уже готова. Чувствуешь, как вкусно пахнет?
Самураи потянулись к кускам мяса, уже нарезанным и уложенным на широкие листья огромного клёна, росшего поблизости.
В конце ужина Иёри досталась целая груда костей. Он обгладывал каждую и всё не мог насытиться.
- Смотри-ка! Этот парень - словно мельница, - воскликнул один из буси, показывая пальцем на Иёри.
Через несколько минут костёр был потушен, самураи разлеглись на лапнике. Дождь мало-помалу стихал, тёплый ветер постепенно освобождал от облаков небо, на котором появились звёзды и молодая Луна.
Иёри закрыл глаза и стал думать о том, что он будет делать, если у него получиться осуществить задуманное и выкрасть меч сенсея. Но дрёма навалилась на парня, мысли начали путаться.
Внезапно, он почувствовал на своих запястьях холод стали. Верёвки, которыми были стянуты руки, ослабли. Иёри попытался повернуть голову, но чья-то рука зажала ему рот, а вторая, схватив за шиворот, поставила на ноги и заставила сделать шаг, потом другой. Он покорно шёл вперёд, пока ладонь, толкающая в спину, не схватила Иёри за плечо и не развернула лицом к похитителю. Им оказался сам командир самураев. Его глаза при свете Луны казались чёрными дырами, в глубинах которых горел странный огонь.
- Снимай одежду!
Иёри, не понимая, зачем это нужно, подчинился. Самурай снова схватил парня и заставил его встать на колени, развернув от себя. Иёри почувствовал, что шершавые, мозолистые руки Такеёдзу грубо развигают ему ноги, потом ягодицы, и то ли толстая ветвь, то ли обрубок дерева, тёплый и подрагивающий, начал проникать в его плоть. Парень дёрнулся, застонал от боли, извиваясь всем телом, но руки самурая держали его талию настолько крепко, что даже на собственном позвоночнике Иёри чувствовал стальную хватку. Он хотел закричать, но дыхание перехватило, а голос Такеёдзу прохрипел над ухом.
- Давай, кричи. После меня твою задницу проверят на прочность все остальные.
Сколько прошло времени, Иёри не знал. Слёзы обиды, страха и злости душили его. Толчки сзади становились всё чаще, боль внутри, то усиливалась, то стихала и, наконец, спустя вечность, тело его отпустили. Он упал на землю совершенно измученный, а потом, медленно, напрягая усталые мышцы, перевернулся на спину.
- Дурак! Хватит слёзы лить, - самурай натягивал на бёдра штаны, завязывая на тощем животе тесёмки. - Принимай жизнь такой, какая она есть. Ты - моя собственность, я - твой господин. В следующий раз расслабься и получи удовольствие. Это - не последняя ночь, которую мы провели вместе. Вставай, одевайся и давай сюда руки!
Но мальчик не двигался. Он уже стоял на коленях и плакал навзрыд. Он плакал так, как не плакал в детстве, когда умер его отец, зарубленный ради потехи даймё, которому принадлежала земля и деревня, где влачили жалкое существование крестьяне, старавшиеся не умереть с голоду. Слёзы катились градом, попадая в полуоткрытый
