Считалось, что Антоша, наконец, отстанет, тем более, плов остывал, надо было идти звать Хасана. Но нет. Антоша обиженно вытянул губы, откинулся на скамейке.
- Ну-у, шутите…
Алик растерялся.
- Я не шучу…
- Не может быть, чтобы Тянь-Шань.
Алик рассердился.
- Да тебе русским языком… Смотри, вон, даже на горе написано, на скале – «Тянь-Шань»!
Антоша немедленно обратил взор на указанную скалу, стал искать глазами надпись. Мы переглянулись. Я закусила губу, Вера смотрела на Антошу со страдальческой улыбкой. Алик оставался невозмутимым.
- Ты не туда смотришь, бери левее.
Наконец, до бедняжки дошло, что его разыгрывают. Обиделся, надулся. Мы послали его звать Хасана, похихикали с Аликом и отправились в лагерь.
Антоша догнал нас на лугу. Подбежал, перевел дыхание и взмолился:
- Вера Алексеевна, скажите правду. Это, действительно, Тянь-Шань?
Вера даже руками всплеснула.
- Антон, дорогой, в вашем возрасте уже пора бы знать географию. Конечно, это Тянь-Шань.
- Да-да, наверно, - растерянно сказал он. – Наверно, вы правы. Но это так странно. Подумать только, я – на Тянь-Шане…
Растроганный, размякший, он обвел глазами заголубевшие в сумерках тянь-шаньские горные хребты и глубоко вдохнул в грудь прохладный, настоянный на шалфее и мяте, ядреный тянь-шаньский воздух.
Когда Антоша уехал, мы случайно узнали у Хасана Терентьевича фамилию чудака. Мы хохотали до изнеможения. Фамилия его оказалась… Семенов! С тех пор в память о великом путешественнике мы Антошу иначе, как Семеновым-Тяньшаньским не называли.
Мы не были на Акбулаке несколько лет. Так складывалась жизнь, нелегкая и тревожная. Сначала перестройка, потом распад Союза. Кирилл Владимирович в то время занимал уже достаточно высокую должность, но на жизнь все равно не хватало. Стоило вылезти из одной долговой ямы, как мы тут же благополучно попадали в другую.
У нас была дача. Положим, «дача» – это слишком сильно сказано. Просто шесть соток земли, полученные от производства. Участки под дачи дали господам инженерам в начале семидесятых годов.
Наши друзья и коллеги мужа по институту тут же кинулись строить дома. Со всех соседних участков неслись всевозможные строительные звуки. На протяжении первых лет постоянно стучали молотки, раздавался грохот сбрасываемых на землю досок, где-то ссыпали с самосвалов песок и гравий.
У нас было тихо. Шелестели листвой молоденькие яблони и груши, наливался соком и сладостью виноград. Под фундамент будущего домика с помощью друзей мы выкопали глубокую яму. По «генеральному плану» Кирилла и Никиты, в недалеком будущем она должна была стать подвалом, чтобы хранить там запасы продовольствия и бутыли с домашним вином.
Временно, исключительно на первое время, пока не начнем строить дом, из горбыля и купленных по случаю досок, возвели над ямой навес, накрыли его шифером.
Хорошо помню, мы занимались этой каторжной работой в пятидесятиградусную жару. Надев брезентовые рукавицы, я подавала мужу накалившиеся на солнце листы шифера, а он, обгоревший и изнемогший, укладывал их на стропила и прибивал гвоздями. Потом мы сидели в образовавшейся тени, пили зеленый чай из термоса и молчали. Язык не ворочался от усталости.
Дом мы так и не построили по очень простой причине – у нас никогда не было начального капитала. Но в тяжелые времена снимали с участка неплохой урожай. У нас было все – фрукты, овощи, виноград. За всем этим надо было следить, выхаживать каждый стебелек, караулить, чтобы деревья не ела щитовка, чтобы на виноград не напали свойственные этой культуре болезни и прочее, и прочее…
Тяжелые прошли, наступили новые времена. Тоже не простые, хоть дети и выросли. Никита отслужил три года на флоте в Североморске, поступил на биологический факультет; на третьем курсе бросил, женился, зажил собственным домом, а вскоре уехал в Москву, занялся мелким бизнесом.
Наталья пошла по моим стопам, поступила на филфак. Это не помешало и ей выйти замуж. В девяносто четвертом у нее родился сын, а мы с Кириллом Владимировичем стали бабушкой и дедушкой.
Тогда на большом семейном совете было решено продать участок (надоело батрачить) и вернуться в горы. Дети выросли на Акбулаке, пусть теперь растет внук.
Так и сделали. «Дача» была продана, залежавшийся горный инвентарь собран в кучу, мы засунули вещи в багажник недавно приобретенного старого «Москвича» («Чебурашка» уже не существовал) и покатили вдаль по старой, до боли знакомой дороге. Ехали вчетвером: я, Кирилл, Наташа и полуторагодовалый, новенький с иголочки человечек Сережа.
Доехали без приключений до кордона, и сразу попали в медвежьи объятия Алика.
Удивительно, здесь все было без изменений. Алик и Хасан Терентьевич нисколько не постарели. Только деревья во дворе выросли и совершенно затенили его, только слегка облупился «Белый дом» да обветшал никому теперь не нужный и бесхозный флигель геологов. Не висели на окнах занавески, настежь была распахнута дверь, обрушились ступеньки крыльца.
Алик предложил нам разместиться в одной из комнат флигеля.
- Куда вы с таким маленьким ребенком полезете в палатку. Нет, вы ее поставьте, Кирилл пусть в ней и ночует, а вы здесь. Правильно я говорю, спиногрыз?
Он взял Сергея на колени, сунул ему в руку кусок лепешки. «Спиногрыз» внимательно разглядел нового дядю, подарил застенчивую улыбку и занялся угощением. Наташа казалась расстроенной.
- А как же Большая поляна?
- А на Большой поляне теперь никого нет.
Мы приняли предложение Алика. Обустроили маленькую комнату во флигеле. Обмели паутину, вымыли пол, завесили стены «коврами», старенькими покрывалами; на железные кровати с пружинами положили матрасы, Кирилл Владимирович починил колченогий стол, прибил новые доски на ступеньках у входа. В таких царских условиях можно было жить сколько угодно времени. А еще мы позволили себе невиданную роскошь, привезли сборный душ.
Когда-то на Большой поляне Саша Безбородько построил тесную кабинку для омовения. Это было уродливое, шаткое сооружение, с двадцатилитровым баком наверху, но смыть с себя походную пыль теплой, нагретой солнцем водой, было всегда приятно. Я припомнила Кириллу Сашин душ, он подумал и сказал:
- Сделаем. Только немного лучше.
Для возведения душевой кабинки, в соответствии с заранее продуманным чертежом, было приобретено сколько-то погонных метров водопроводных труб. Специальной пилой по металлу, сверяясь с расчетом, муж отпилил четыре длинные стойки и восемь коротких для крепления внизу и вверху. Теперь следовало по каждому концу коротких и длинных отрезков (всего их было двенадцать, но концов-то двадцать четыре!) пройтись леркой, чтобы получить необходимое число шагов аккуратной, блестящей свежим железом резьбы.
Легко сказать – «пройтись»! Если учесть, что это были те трубы, как говорят специалисты: толстостенные, полудюймовые, то работа с леркой обернулась каторгой. Но чего не сделаешь ради любимого внука, дочери и жены!
Я помогала! Даже пыталась резать. Наваливалась животом на длинные рычаги лерки, повисала на них, проворачивала, снова наваливалась. Пока Кирилл не прогонял, не говорил: «Хватит с тебя».
Сборка труб на
