Такой день вскоре настал. Неугомонный Григорий Николаевич повел нас, правда, без Наташи, на Тереклисай все за теми же луковицами тюльпанов.
Терекли меньше Акбулака, но тоже не тихая заводь, вброд просто так и его не перейти, а на берега его мы попадали, по перекинутому через Акбулак, в нескольких шагах не доходя до слияния, мостику.
Прямо скажем, «мостик» - это слишком сильно сказано: два бревнышка, поперек четыре хлипкие доски, и хватит с вас, господа туристы. А внизу… лучше не смотреть вниз, а перешагивать через пустоты, строго глядя перед собой или, еще лучше, в спину мужа, держась за полу его рубашки. Так я и поступала, вызывая общие насмешки. Что делать, у меня боязнь высоты.
Меня могут спросить, какого черта, ты, со своей боязнью лезешь в горы? Отвечу – страх высоты странная штука. Я могу спокойно подниматься по откосу в тридцать пять или сорок градусов на вершину горы Абдак, и не могу заставить себя посмотреть вниз с балкона пятого этажа, а уж с мостика на быстро текущую воду… Пусть лучше меня кто-нибудь подстрахует.
В том походе, Гриша сыграл со мной злую шутку. Мы ушли далеко вглубь ущелья. В одном месте следовало перейти на другой берег Тереклисая. Так вела тропа. Через реку было перекинуто толстое бревно, но ближе к концу, оно сильно сужалось. Две трети пути я прошла благополучно, а потом застряла. Встала, зажмурилась и стою. Подо мной несется река, открою глаза, гляну вниз, непременно пошатнусь и поминай, как звали. Но благородный джентльмен Григорий Николаевич окликнул меня с берега и протянул тонкий прутик. Я схватилась за его конец и благополучно перебралась на твердую землю.
- А теперь смотри, - сказал Гриша и сломал прутик.
Это оказалась хрупкая гнилушка.
- Вот и вся цена твоим страхам, - добавил муж.
Но я вернусь к началу путешествия. Мы резво шагали вперед. В те далекие времена вплоть до заброшенной шахты вела прямая дорога. Позже, во время наводнения, от Большого шлема откололась скала, но не упала, а села вдоль материка, и перекрыла путь. Чтобы уйти в ущелье, теперь приходилось огибать скалу по воде, по специально наваленным камням. Неухоженная дорога стала разрушаться, превратилась в тропу, потом и тропа заросла непроходимым камышом и мятой. Я никогда прежде не видела, чтобы стебли мяты выгоняли в рост человека. Но до этого времени было еще далеко. Мы шли себе и шли вдоль горы, спокойно оглядывали противоположный склон. На всякий случай. Вдруг нам повезет, и мы увидим стадо козлов. Горы…
Стоп! Я все время повторяю одни и те же слова: «Скала, гора, река, тополь, арча, откос, вершина, склон». Потом начинаю вдаваться в подробности: «На склоне трепещет под ветром душица, тихо произрастает чабрец и прочая пахучая травка, а кое-где мелькают головки желтого бессмертника (если собирать, заваривать кипятком и пить настой – хорошо помогает от печени)». И так далее, и тому подобное… Я никак не могу остановиться.
А может, и не надо останавливаться? Может, я для того и погрузилась в воспоминания, чтобы увидеть заново все былое, навсегда ушедшие светлые дни. Эх, была - не была, продолжим.
Конечно, все перечисленные выше приметы имеются и на Терекли в полном наборе, только горы (опять!) повыше. Даже намного выше, чем в ущелье Акбулака, они здесь намного «круче и уходят под самые тучи», хотя в тот день никаких туч не было. Величественно сияло солнце, на небе не замечалось ни облачка, оно было синё, просторно, и очень близко; его хрустальной тверди можно было бы коснуться рукой, взобравшись на самую высокую гору. И тогда от этого прикосновения раздался бы тихий, очень ясный и долгий аккорд небесной музыки. Он прокатился бы по горам, и горы отозвались бы эхом.
А? Не так? Так не бывает? Все мы грамотные стали. Кроме Хасана Терентьевича. Да и самая высокая вершина здесь совершенно неприступна – отвесная, монолитная, похожая на бетон стена с острыми зубцами на продолговатой вершине.
Дорога кончилась, превратилась в узкую тропу. Мы обернулись в последний раз на заброшенную штольню; полуразрушенный остов домика, неизвестно для какой надобности построенного здесь; заржавленные и совершенно неуместные в горах останки неведомых механизмов.
Тропа провела нас мимо непроходимых зарослей неправдоподобно высокого камыша и вывела к водопаду «Слезки». О, он был великолепен! По широкой скале, щедро поросшей первозданным, чистейшим, ярко-зеленым мхом, куда ни глянь, струилась, бежала, стекала сияющая на солнце капель. Казалось, воздух дрожит от веселой, слаженной музыки. Я коснулась рукой замшелой поверхности, пушистый мох оказался пропитанным водой, как губка.
Но мне не дали времени на восторги, повели дальше и привели к переправе, где Гриша протянул мне гнилой прутик, чтобы я благополучно ступила на другой берег Тереклисая.
Теперь тропа шла в гору, вела выше, выше, сквозь редкий арчовник, на встречу с глиняной осыпью.
Веселое было место! Перед нами лежала на вогнутом склоне излучина узкой дорожки, шириной буквально в полноги, да еще с легким наклоном к реке. Глянешь вверх – там стена высохшего до звона, безжизненного грунта, глянешь вниз – та же картина. Далеко, на дне обрыва, гремит на порогах Тереклисай, а по откосу так и летят, так и осыпаются мелкие, как горох, камешки.
Мы благополучно миновали чертову ловушку и остановились передохнуть.
- Кстати, - сказал, оглянувшись назад, Гриша, - таких троп и на Акбулаке было полно. Вам Хасан не рассказывал, как его, вот не помню, кто именно из родственников – не то дед, не то дядя, был проводником у Осипова?
- Ты про осиповский мятеж? – удивился мой муж.
Я промолчала.
К стыду своему, в то время я ничего не знала об осиповском мятеже. Но через несколько лет ушла из школы, чтобы целиком посвятить себя творчеству, и для начала погрузилась в публицистику. Сотрудничала в газетах, в журнале «Звезда Востока». Однажды предложили написать очерк о мятеже. Снабдили необходимым материалом, имели место долгие разговоры с редактором отдела. Тема была необычайно интересная, но я отказалась. Не сходились концы с концами в прочитанных
