Никита, чертенок, спускался бегом. Вот он достиг осыпи, стал прыгать по камням как горный козел, а у меня сердце обрывалось при каждом его прыжке. Так он и слетел с горы и пропал из глаз.
- Хоть бы нам банку оставил, - рассердилась я, - мы бы внизу набрали воды.
Брошенные сыном, умирающие от жажды, мы спускались по осыпи, поддерживая друг друга, потом вошли в узкий желобок между скалами, где утром останавливались и рвали спелую ежевику.
Теперь никто на нее даже не глянул. Бог с ней, с ежевикой, когда-нибудь, в другой раз придем сюда и наедимся вдоволь. Хотелось одного, - очутиться скорей на дороге и упиться холодной, прозрачной, сладкой, (господи, какая она еще бывает!), чудесной водой из реки. Да вот беда, Никита утащил рюкзак, а вместе с ним банку. А берег здесь обрывистый, из горсточки не напьешься вдоволь. Придется брести в лагерь, и только там утолять жажду, отмачивать спекшиеся губы.
Наконец, спуск завершился, мы вышли на дорогу. Внезапно ноги задрожали, колени подогнулись, я чуть не упала на ровном месте. Муж подхватил меня и сказал:
- Смотри!
В колее, в тщательно расчищенном от щебня углублении, стояла наша банка, наполненная озаренной последним лучом заходящего солнца чистой, прозрачной, холодной, сладкой акбулакской водой.
До сих пор стыдно, что мы тогда так плохо подумали о своем сыне.
Наступил вечер. Сразу после ужина решили пораньше лечь спать. Едва я успела расстелить постель, Никита завалился в угол палатки и уснул, как убитый. Папа стал рассказывать Наташе продолжение сказки про таракана Стасика и его друга таракана Васика, в чем там было дело, я уже не помню, но сказка была очень смешная, звонкий Наташкин смех разносился по всему лагерю. Потом и она уснула. А мне с устатку не спалось, да и Кирилл ворочался рядом, искал удобное место на тощем, со сбившейся ватой матрасе.
Вдруг полог палатки откинулся, внутрь просунулась чья-то голова, меня потянули за ногу.
- Вставайте, - прозвучал шепот Петровича, - нас ждут на плов.
- Кто ждет? Какой плов? - заныла я, - мы устали, спать хотим, ночь на дворе.
- Какая ночь? Половина десятого. Вставайте, соседи ждут.
Пришлось подниматься, искать в темноте шмотки, одеваться на ощупь. А когда выяснилось, что в довершение всех благ предстоит переправляться по мостику и идти к Большому шлему в чужой лагерь, я и вовсе упала духом.
Но оказалось, что ноги, как ни странно, уже почти не болят, и переправа, освещенная сильным фонарем, закончилась благополучно. Целой гурьбой мы перебрались на другой берег и отправились на отблески небольшого костра.
Нашими соседями оказались толстые, добродушные дядьки. Их было четверо. Лет всем было явно за пятьдесят, все, как на подбор, бывшие альпинисты, а на Тереклисай пришли отдыхать, не ходить ни в какие походы и, тем более, не лазать по горам, а сидеть на месте и резаться в преферанс.
Они излагали свою жизненную установку, успевая накладывать на ляган прекрасно приготовленный плов, наливать в стаканы, пиалы и кружки (у кого, что нашлось), водку, раскладывать на расстеленном покрывале хлеб, словом, делать все, что положено в таких случаях. Дядьки оказались веселые и разговорчивые. В какой-то момент вечера, одному из них я доверительно шепнула:
- А мы сегодня поднялись на Абдак!
Он внимательно посмотрел на меня, поправил, ткнув пальцем, дужку очков на переносице, и вкрадчиво спросил:
- А зачем?
Я даже растерялась. Ждала одобрения, вопросов, холодной элементарной вежливости, наконец, а тут, на тебе.
- Вы же альпинисты, - возмутилась я, - а задаете такой вопрос. Вы когда-нибудь поднимались на вершины?
- Поднимались. В дни далекой молодости, и не на Абдак, смею вас уверить. Для нормального альпиниста он не представляет никакого интереса. Но вы, как раз, не альпинисты, вот я и спрашиваю: зачем? Чтобы свернуть себе шеи, переломать на осыпи ноги? Вы этого добивались?
Мне стало скучно. Думала, выдвинет какую-нибудь философию, а у него на уме элементарная техника безопасности. Не стала спорить, включилась в общий разговор, но на душе осталась небольшая царапина. Так бывает, если нечаянным движением стряхнуть с руки ползущего по ней пойманного светлячка, он упадет в траву, затеряется среди палой листвы и погаснет.
Впрочем, это чувство потом прошло. Остался в памяти день «великого» восхождения, увиденные дали и гордость покорителя. А спрашивать себя: «Зачем?»… Да ни за чем. Мы там были и точка.
НАСТОЯЩИЙ ПОЛКОВНИК
Следует сразу сказать правду, - в те счастливые давние времена он еще не был полковником, и Алла Пугачева еще не спела свою коронную песню. В те годы мы напевали «Арлекина» и «Королей», не имеющих возможности жениться по любви, а Алексей Петрович Светлов был всего лишь майором, военным летчиком.
У меня в классе училась его дочь Светлана. Вот так мы познакомились, а чуть позже и подружились семьями. Дружба продолжается по сей день. Теперь уже полковник, он давно в отставке, давно дед своих взрослых внуков, но стоит нам собраться по какому-нибудь поводу, о чем, рано или поздно заходит разговор? – естественно, об Акбулаке. И если я начинаю горевать о безвозвратно потерянном прошлом, он повторяет одно и то же:
- Не ной. В твоей жизни был Акбулак? Был. Вот и будь счастлива. Радуйся.
Я радуюсь, радуюсь…
В нашу компанию он вошел легко, со свойственной ему непосредственностью, как равноправный член акбулакского братства, и никто никогда об этом не пожалел.
В то время у майора не было автомобиля. У него был мотоцикл с коляской. Лишь только Петрович получал возможность пойти в отпуск, в коляску складывались припасы, усаживались девчонки, Света и Надюшка, на заднее седло жена Катерина и… «марш вперед!». Таким образом, они объездили половину Советского Союза. Были в Боровом, на Байкале…
Не стану распространяться здесь обо всех путешествиях и приключениях Петровича и его семейства, достаточно Акбулака.
Все дети Большой поляны не могли спокойно видеть его мотоцикл, вечно вертелись возле него, мальчишки по очереди усаживались в седло, делали важный вид, будто едут. Иногда Петрович издавал клич:
- Кто хочет кататься – садись!
В коляску наваливалась «куча мала», уезжали с веселым визгом. Вернувшись, делились впечатлениями:
- Мама, мама, - восторженно кричала моя Наташка, - а мы козлика видели! С рожками! Вот такого малюсенького!
И показывала размер «козлика», сблизив ладошки.
- Как же он может быть таким малюсеньким, горные козлы большие, - уговаривала я.
- Мама, ты не понимаешь! – поднимала голос до писка, - он же был далеко.
О своей службе Петрович особенно не распространялся. Как-то раз Лида Безбородько притянула его за рукав, заставила сесть возле
