- Зачем?
- Получится как карболовая кислота. Хороший антисептик. Нам может понадобиться, чтобы не заразиться.
Она ушла из кабинета; вернулась через 20 минут уже с готовым раствором.
- Неужели, они умрут, Геннадий Степанович?
- Непременно. И в муках.
- Куда же смотрит здесь руководство...
Я повернулся на Милу, удивляясь детской ее наивности.
- Здесь замешены большие деньги. Мы же с тобой смертники. Ты даже два раза.
Она отвернулась, поняв, что я хочу узнать причину нахождения на острове именно ее; я думал, что она знает много больше меня; самое меньшее, что мне хотелось - собственной смерти.
-7-
Сегодня я оделся легко: походная майка, в которой меня легко меня съедали москиты; старые трико, наспех засунутые мной в сумку; на шею я повесил тонометр и стетоскоп; по карманам трико распихал лабораторные тесты; а Милу нагрузил портфелем с бутылками; мне нужно было быть сегодня подвижным. Вместе с Эллиотом, его прихвостнями и частью людей из административных тентов мы вышли к пристани; признаться, меня взяла тревога; вот-вот... прибудут.
- Доктор, что нам делать? - Эллиот стоял поодаль от Милы, изредка бросая на нее двусмысленные взгляды; на острове мы были ровно одну неделю; так что все вразумили: опасно вести дела только со мной; ведь я чаще молчал, а Мила же нравилась практически всем: кокетливость и деловая хватка обеспечивала ей тотальную стабильность; меня же она звала одиночкой и аскетом; конечно же я таким себя не считал; а прав я абсолютно всегда.
- Для начала, Эллиот, застегните ширинку и поправьте камзол.
- Как же Вас терпели ваши друзья? - Мила старалась всячески разрядить мою холодную расстановку.
- У меня один друг, он же мне судья. Корабль прибывает... Готовьте носилки и инфузии. Рысаков - вы в конец, вас бросает в пот от крови. Вы мне здесь не нужны.
Первая прогулочная лодка ударилась о песок. Я вбежал по карме; кинув шварты, я вбежал на капитанский мостик с криком: "Кто живой - на палубу!" Ответа не последовало; меня прошиб пот; то ли от стресса; то ли от тропической жары; я бросился в капитанскую. Мила с берега в надежде смотрела на меня; взгляд полный беспечности поменялся на ждущий положительного сигнала. В капитанской на кушетки вздыхал моряк; по фуражке стало понятно - капитан; через сие проглядывали длинные седые волосы, облепленные потом; ужасающий блестящий взгляд, сушенные скулы и впавшие зрачки; костюм был таков, что можно было смекнуть - если не промок под дождем, то его бьет лихорадка под 40; следующие за этим судороги удостоверили меня в этом; я на скорость разобрал тонометр и выместил из него иглу; Милу на борт пока я решил не поднимать; сдерев с моряка портянки я вколол ему стрелку под Ахиллес; биения мышц прекратились. Переложив его в положение полусидя-полулежа я избавил его от одышки с горячим дыханием; такая тоже обычно бывает при высокой температуре. Ударив его по лицу, я начал разговор:
- Жив?
Тот невнятно мычал. В ступоре значится. Значит он более бесполезен. Быстро взглянул на пол: раскиданы таблетки; ящики перевёрнуты; здесь кто-то что-то искал; а затем в муках опустился на кушетку; да, он пытался дозвонится с рубки; кнопка вызова была нажата; оперев моряку руки на ушки нар с верой, что он раздышавшись придет хотя бы в сопор, я нервно осматривал капитанскую каюту; бардак; все они заболели внезапно. неужели яд? он последний, кто дошел до рубки. Перевернутые приборы говорили и о другом: это мог быть лихорадочный бред и неуправляемый психомоторный приступ. Нет времени думать; я выглянул из каюты.
- Мила, 200 влей! - я заблаговременно научил ее это делать. Русаков - в трюм!
Я же раздевал моряка: красная сыпь по туловищу вошла в мои глаза; кровь слишком жидкая или густая; его забивают маленькие тромбы; вынув лабораторную пробирку с иглой; я пробовал войти вену - спались... черт. Мне стоило недюжинных усилий набрать хотя бы пару капель. Завязав кусок тряпки на плече, я принялся за живот: как доска, не прощупать не подойти. Выкинув прочь верхнюю одежду, я начал его щупать с головы; или мне показалось или лимфатические узлы увеличены? генерализованная инфекция? К печени и селезенки не подойти. Мила вбежала через минуту; я остановил ее рукой.
- Не лей! Еще минут десять. Он труп.
Уже на агональном дыхании я слушал легкие и сердце: ничего специфического не нашел; нарастал отек легких. Рысаков кричал из трюма:
- Живой! Есть живой!
Я скомандовал Миле: позвать Эллиота и забрать в операционную капитана на вскрытие; и убежал из каюты, быстро спрыгнул прямо оттуда в трюм; приземлившись около Рысакова в полной темноте я искал глазами живого; судорожно дыша и держась за легкое он лежал на топчане посреди мертвых. Рысаков отстранился, освобождая мне путь. Мила появилась с бутылкой вслед за мной. Уложив страдающего на этот раз в спасительное положение, сразу коснулся живота: та же доска.
- Что произошло? - спросил я у него; вопрос я выбрал не случайно; жить ему осталось немного; а следующие катера уже прибудут по утру.
- Хы... - сопел он; я смекнул; обмотал куском своей майки пальцы и тут же в рот; вытащил сгустки крови; прочую клинику описывать не собираюсь - была схожая; после этого он глубоко задышал; я положил его на бок.
- Что произошло? - повторил я.
- Болят...Не чувствую... - просопел он; глаза его закрылись и с тяжелым вздохом он покинул землю; Мила стояла с бутылкой ошарашенная; мне положил руку на плечо Русаков; я отер свой горячий лоб; перевернув его на спину я принялся за массаж сердца; я пытался его оживить; чувствовал, как трещали его ребра; устав и от собственной никчемности я уволился на грудь умершего моряка; сдерживая слезы я приказал Русакову:
- Вынесите все лекарства, а корабль сожгите!
- С трупами? -
