Подобное заявление оставило Лоуэлла в замешательстве. Он стоял в полоборота к окну и глядел на Иммса стеклянными глазами. После длительного путешествия его сознания по просторам воспоминаний мозг неохотно воспринимал информацию.
- Похоже на сказку с плохим концом, - Лоуэлл поморщился. – Я не знал, что она носила ребенка.
- Конечно, ты не знал. Где ты был в это время? – с раздражением поинтересовался Иммс.
Лоуэлл насупился. В словах Иммса была доля истины. Действительно, где он был, когда у его лучшего друга произошла трагедия? Но он никогда и не думал, что Мадлен захочет завести ребенка, для него это была нереальная мысль, совершенно не сочетающаяся с Иммсом. Лоуэлл вновь повернулся к кроватке, над которой продолжали покачиваться деревянные фигурки, и на его глаза навернулись слезы.
- Она решила, что можно было бы начать нормальную жизнь, но ничего из этого не вышло, - сказал Иммс. – Наш не родившийся ребенок решил все за нас.
- Зачем ты мне все это говоришь? Для меня все твои слова – как уже известный сценарий. Везде происходит то же самое.
- Но не везде, где это происходит, живут твои лучшие друзья.
Лоуэлл смахнул слезы и прикрыл глаза. Но влага все равно накапливалась, ища выхода, и Лоуэлл уже не сопротивлялся. Он достаточно рыдал в своем детстве, почему бы и теперь не облегчить свою ношу, лежащую камнем на сердце? Тень упала на его лицо, заставив распахнуть глаза. Перед окном остановился фургон, покрытый брезентовым тентом, кое-где истертым, а кое-где порванным. Лоуэлл отвел взгляд он неживописного пейзажа и снял игрушки с крючочка.
- Я могу забрать это? – спросил он.
Иммс только пожал плечами, видимо, искренне недоумевая, зачем ему понадобилась детская игрушка. Но Лоуэлл чувствовал острую необходимость забрать некогда свою собственную вещь себе, чтобы она служила ему напоминанием о своих друзьях и тех страданиях, которые им пришлось перенести.
Для него было странно, что именно Иммс сообщает ему безрадостную весть. Мадлен гордо сохраняла молчание, и наверняка будет хранить его и дальше, а Лоуэлл всегда знал, что выпытывать у нее что-либо – дело пропащее. Он мог понять, какова величина трагедии для нее, но не мог представить, что потеря ребенка могла сильно задеть Иммса. Ему казалось, что говорит он неестественно, слишком отстраненно, но что он мог понимать? Его трагедии никогда не выходили за пределы его собственного пространства, отчего чужие, общие трагедии для него не были понятны. Он просто не знал, как можно делить свою боль с кем-то еще. Вероятно, Мадлен и не говорила ему ничего. Она просто слишком хорошо знала его.
Лоуэлл переоделся в предложенную ему одежду и вышел из дома. Нокс и Иммс о чем-то переговаривались, стоя в тени от навеса на крыльце, и едва расступились, когда Лоуэлл показался на пороге. Теперь его глаза слезились еще и от солнца. Ему было тяжело и больно двигаться, но он изо всех сил пересиливал себя, желая как можно скорей покинуть товарную площадь. Он давно стал бояться пустыни и всегда стремился держаться от нее подальше, когда не было надобности что-то искать. Теперь же песчаные барханы наводили на него еще большие тоску и уныние, чем полумертвый лес, наполненный чужеродным духом. Ему хотелось бежать как можно дальше, и он даже не думал о том, что придется вытерпеть жуткие неудобства и боль. Ему было не привыкать. Наконец, Нокс пропустил его, но так ничего и не стал говорить, хотя Лоуэлл был уверен, что ему есть, что сказать. Нокс подошел к уже знакомому форду и открыл дверцу Лоуэллу. Тот с трудом втиснулся в салон и тут же обнаружил под ногами песок. Иммс предпочел сесть на переднее сидение, оставив Лоуэлла в гордом одиночестве. Лоуэлл без интереса оглядел торговые точки, перед тем как машина тронулась, и прикрыл воспаленные глаза. Оставалось всего ничего – пережить очередное мучение в его жизни, чтобы продолжать мучиться дальше.
ГЛАВА 13.
Прибытие в город было таким же безрадостным, как та весть, которую принес с собой Иммс. Лоуэлл унылым взглядом встречал знакомые места, пыльную дорогу и обилие рекламных вывесок. Никакого привычного бездорожья, столбов пыли и деревенских домишек. Город выглядел дорого, но вместе с тем ничем не отличался от своих собратьев. Тут же, на углу дома, где припарковался их форд, висела вывеска парикмахерской, а чуть дальше – переливающаяся разными цветами реклама кинотеатра.
Несколько мальчишек подбегают к автомату с содовой рядом со входом в кинотеатр, мимо них проносится велосипедист в укороченных брюках, а невдалеке что-то наигрывает на гитаре молодой паренек в грязной, местами изорванной одежде. По широкой дороге разъезжают автомобили разной масти, среди их владельцев встречаются и любители высокой скорости или красивого внешнего вида своего богатства. Несколько дверок в четырехэтажных домах приоткрыты, из них доносится самая разная музыка, из которой Лоуэлл с трудом, но все же может отличить джазовую, а где-то и одинокий саксофон.
Буквально все в этом городе кричит о том, что приезжему пора расстаться с образом пустыни, ведь она теперь далеко позади. Лоуэлл чувствует эту атмосферу чуть ли не кожей, но никакого восторга, что был у него в детстве, когда он впервые сюда прибыл, он не испытывает. Ему скорей хочется сбежать в тень, где не припекает солнце, не бегают дети, не разъезжают велосипедисты и музыка не докучает своими избитыми мотивами.
Нокс заглушил мотор и поспешил вылезти из салона. Прокатиться с ветерком им не удалось, да никто и не рассчитывал на удобства, зная, что езда через пустыню никак не может быть приятна. Иммс последовал за ним, но едва оказавшись снаружи, с завидной скоростью стал удаляться от машины, будто ему не терпелось сбежать отсюда. У Лоуэлла не было никакого желания узнавать, что же такое его привлекло, он оставался сидеть в салоне, сунув немного занемевшие кисти рук под мышки. Лишь когда Нокс открыл дверцу и пригласил его на выход, он вылез на солнце.
Он пошарил по карманам брюк и жилетки и, к своему счастью, нашел прямоугольные очки с затемненным стеклом. Они вполне могли сойти за обычные, и новые знакомые Лоуэлла нередко спрашивали его о состоянии его зрения. Он же предпочитал не распространяться на эту тему, заверяя, что может отличить гиену от кактуса. Нокс захлопнул дверцу, но он не услышал
