Теодор стоял посреди товарной площади. Торговцы еще не успели полностью развернуть прилавки, а первых покупателей было очень мало. Никаких приезжих, никаких путешественников, никакого мотеля. Никому и в голову не взбрело бы ехать здесь, город был таким же полупустым, как сама площадь. Теодор был перевязан с ног до головы. Правую руку фиксировала шина, и бинты, оттягиваемые больной конечностью, больно врезались в шею, отчего позвонки начали болеть. Весь корпус тоже был перевязан, и Теодору было очень жарко, но он не мог даже при желании снять рубашонку, которая была на размер больше необходимого. Легче было лишь от одного: ключица перестала давать о себе знать, кость больше активно не срасталась, и боль понемногу уходила. Отбитые коленки тоже выздоровели, но вот поясница продолжала донимать прострелами. Теодор чувствовал себя глубоким стариком, поскользнувшимся на ровном месте и переломавшим все кости.
Детей на площади было очень много, они большими ватагами носились между прилавками, прятались за домами и скакали по двум ржавым машинам, которые никто не желал отвозить на свалку. Мальчишки швырялись друг в друга мелкими камушками и поднимали целый столб пыли, как будто по площади пронесся табун диких лошадей. Девчонки от них не отставали, но не забывали при этом громко визжать. Торговцы затыкали уши, как только могли, но для Теодора этот шум превратился в сплошной шелест, бывший фоном для его собственных размышлений. Играть, как прежде, его никто не звал, все старались держаться от него подальше, чтобы ненароком не добавить ему еще болячек. Теодор медленно перешел дорогу, пропустив перед собой очередную вопящую ватагу, и побрел вдоль домов.
Он достиг самого края мощеной дороги, плавно переходящей в песок. Впереди еще местами торчали булыжники, но их уже сильно затоптали. Немного впереди, там, где стоял покосившийся указатель с надписью «Добро пожаловать…», а куда – неизвестно, виднелся огромный валун. Теодор частенько забирался на него, чтобы понаблюдать за кружащими высоко над его головой стервятниками.
Его всегда забавляли эти птицы, которые надеялись покромсать своими клювами его тушку, ведь он знал, что такой радости им не предоставит. Теперь вокруг валуна столпилась маленькая группка девочек, которые тоже были ему знакомы, и он впервые осознал, что этот валун принадлежит не только ему. Девочки о чем-то оживленно спорили, и он решил подойти ближе, чтобы разузнать, что же их так взволновало. Но едва оказавшись в нескольких шагах от указателя, Теодор был вынужден остановиться, ибо эта ватага с ревом бросилась в его сторону, и чуть не сбив с ног, унеслась на площадь. На камне осталась сидеть одна девочка.
Теодору казалась она знакомой. Он знал здесь всех, почти со всеми здоровался, но эта девочка была явно не из простых знакомых. Он где-то ее уже встречал, где-то за пределами товарной площади. Он сделал несколько неуверенных шагов в сторону камня и остановился за спиной у девочки.
Что-то его останавливало, но все же он решился показаться ей на глаза. Он вышел из-за ее спины неторопливо, нарочито шаркая ногами по песку, чтобы не испугать ее, и остановился. Она заметила его сразу же, бросила на него мимолетный взгляд и вновь отвернулась, вглядываясь в песчаную даль. Теодор решил присмотреться, но ничего, кроме песка и палящего солнца не видел. Он вытер внутренней стороной воротника лоб и залез на валун, пристроившись к девочке поближе, будто они были старыми друзьями. Казалось, ее нисколько не волновало его соседство.
- Я тебя где-то видел, - произнес наконец Теодор. Голос его при этом немного дрожал от волнения, но виду он не подавал.
- Здесь все друг друга в лицо знают, так что неудивительно, - пожала плечами девочка, даже не поворачивая в его сторону головы.
- Нет, я видел тебя не здесь. Кажется, ты была в городе.
- Я там живу.
Теодор помолчал. Он тоже жил в городе, но все еще никак не мог привыкнуть, что его дом – закрытое помещение, а не открытое небо и брусчатка под ногами. Немного собравшись с мыслями, он протянул ладонь девочке:
- Я Теодор.
- Мадлен, - девочка слабо улыбнулась и пожала протянутую руку.
Теперь она внимательно глядела ему в глаза, и он хотел провалиться сквозь землю, лишь бы прекратить эту пытку. Слишком умными и добрыми были ее глаза, Теодор нечасто мог видеть похожих на нее людей. Все эти ватаги – дети, которым до него не было дела - они только любили его подразнить и поиграть с ним, но этим все и ограничивалось.
– Ты тот мальчик, который хотел стать натуралистом?
- Не знаю, - пожал плечами Теодор. – В городе много таких, кто хочет им стать.
- Папа говорил, что в доме у Эйзеров завелись биологи, - с веселой искоркой в глазах сказала Мадлен.
- Ты знаешь Эйзеров?
- Нет, я только мельком видела хозяина дома. Это папа с ним общается. Ты ведь живешь у Эйзеров?
- Да, живу.
- Значит, я не ошиблась, - с некоторой гордостью произнесла она. – Но тебе не понравится эта работа, она немного скучная. Я была на двух заседаниях, и все натуралисты только и делают, что болтают.
- Разве детей пускают на заседания? – с недоверием спросил Теодор.
- Нет, но меня взял дядя. Никто даже внимания на меня не обратил.
- Я все равно хочу попробовать. Можешь мне помочь? Ты ведь ближе к натуралистам, чем я.
Мадлен была близка к натуралистам и их научному обществу, как никто другой с товарной площади. Ее дядя не без энтузиазма встречал ее желание вступить в их ряды, а сама Мадлен скептически относилась к рвению Теодора. Тем не менее, слово свое она сдержала.
Он стоял перед дверью нотариальной конторы, прижимая к себе полупустой походный рюкзак, который был больше него самого, и не мог заставить себя зайти. Мадлен честно проводила его до самых дверей, но дальше идти не стала, уверяя, что он сам должен говорить, если хочет чего-то добиться. Наконец ей удалось впихнуть упрямца в двери, и он оказался один в просторном холле.
Контора никак не была ограждена от лестницы наверх. На Теодора взирал пожилой мужчина, сидевший за массивным столом из сосны, и разглядывал его с ног до головы. Теодор поежился под этим взглядом и поспешил подняться по лестнице, лишь бы только не быть объектом чьего-либо внимания.
Маленькая комнатка была затемнена деревянными жалюзи, под потолком вертелся вентилятор, а на маленьком столике стояла дымящаяся пепельница, стопка пожелтевшей бумаги покоилась рядом, и пишущая машинка была повернута кнопками к Теодору. Он учуял запах сигарет,
