В комнате никого не было, и он хотел, было, развернуться и уйти, но движение, которое он уловил боковым зрением, заставило его остановиться. Он пригляделся внимательней и обнаружил, что на самом деле комната двойная, но вторая ее часть не была отделена дверью, или чем бы то ни было еще. Теодор слышал голоса, преимущественно мужские, но никого не видел. Когда в проеме показалась женщина, он вздрогнул, и все поджилки его затряслись. Он попросту не был готов говорить, хоть за этим только и пришел.
Теодор не видел удивления в ее лице, когда женщина встретилась с ним взглядом. Она что-то сказала своим собеседникам, которые по-прежнему были скрыты от его глаз, и вышла навстречу ему. Он невольно попятился назад, но вовремя вспомнил, зачем пришел, и остановился. Женщина тепло улыбнулась ему и присела перед ним на корточки. От ее глаз не ускользнуло то, в каком виде он пришел: рука по-прежнему была в бинтах, и они же виднелись из-под ворота рубашки. Руки Теодора начали дрожать, но она заметила и это. Она забрала у него рюкзак, который он продолжал прижимать к себе, и поставила его на пол. Затем ту же руку, которой убрала лишний груз, положила ему на плечо.
- Как тебя зовут? – это был первый вопрос, который Теодор вспомнил. Ему казалось, что начала она разговор совершенно с другого, но с чего – никак не мог восстановить в памяти.
- Теодор, - машинально ответил он и по привычке прибавил: - живу в доме Эйзеров.
- Вероятно, это о тебе говорил Ханс, - ее рука плавно переместилась ему на голову и пригладила торчащие во все стороны светлые петухи. – Где ты умудрился так себя поранить?
- Не помню, - совершенно честно признался Теодор. – Я упал в реку, а что было потом – не могу вспомнить.
- Тебе не сидится на месте?
- Да, и все мои приключения заканчиваются плохо.
- Ты кого-то здесь ищешь?
- Не знаю, - Теодор потупил взгляд. – Я хочу стать натуралистом, но не знаю как. Меня отправили сюда.
Женщина улыбнулась и встала. Теперь Теодор видел только ее тонкие пальцы, но поднять голову боялся. Он думал, будто она смеется над ним.
- Ты еще слишком мал, чтобы думать об этом, - наконец сказала она. – Тебя правильно направили, но сейчас тебе нужно лечиться. Чтобы стать натуралистом, нужно быть достаточно образованным для этого и обладать хорошим здоровьем. Пока у тебя нет ни того, ни другого.
Теодор не был удивлен, он ожидал отказа. Хоть женщина явно не отсылала его обратно, он понимал, что сейчас путь ему закрыт. Но отступать ему никак не хотелось.
- Я прошел столько не для того, чтобы вы выставили меня за дверь, - с вызовом проговорил Теодор, осмелившись заглянуть ей в глаза. Темно-карие радужки будто слились со зрачками, отчего глаза казались больше, чем были на самом деле. Она смотрела на него с некоторым удивлением и явного намерения избавиться от него не показывала.
- Ты шел сюда пешком? – спросила она.
Теодор кивнул. Женщина покачала головой, но не стала больше ничего говорить. Она подхватила его рюкзак и небрежно бросила в плетеное кресло перед письменным столом, от которого перестал подниматься сигаретный дымок из пепельницы. Она позвала его с собой, и Теодор послушно последовал в соседнюю комнату, где сидели ее прежние собеседники.
Что было дальше, он не помнил, да и не был уверен, что оно было важно. Это был не первый его провал в жизни. Теодор считал, что ему впервые не повезло, когда он упал в реку с того моста, на который как-то забрался. Вот только как он это сделал, он тоже не помнил.
В его сознании было слишком много белых пятен вместо событий и призраков вместо живых людей. Такой была и та женщина, с которой он впоследствии работал и через которую познакомился со Стоуном. Его первые потуги стать чем-то значимым в истории закончились провалом, но он слабо осознавал, что в таком возрасте глупо на что-то надеяться. Теодор продолжал бороться.
Он помнил, как разочаровался в биологии, когда впервые попал на заседание общества. Он решил тогда, что лучше заняться археологией или чем-то похожим, лишь бы не разговаривать много и писать как можно меньше. Мадлен очень часто вспоминала ему его детскую уверенность в своей правоте, но Теодор уже перестал реагировать. Из очень чувствительного и ранимого ребенка он превратился в человека, которого было очень сложно пронять.
Часто за своей непробиваемостью он забывал о своих немногочисленных друзьях, носивших это звание не просто так. Ханс слишком редко появлялся дома, постоянно находясь на заседаниях, в лабораториях, где бы то ни было еще. Эйзер-старший в силу своего возраста и состояния здоровья напротив всегда был дома. Между сыном и отцом возникало искреннее непонимание, когда второй жаловался на частое отсутствие Теодора, которого обучали дома, опасаясь отдавать в школу.
Когда Ханс получил свою первую травму позвоночника и долгое время был прикован к постели, он понял, что Теодор и в самом деле целый день отсутствует. Конечно, он овладевал какими-то навыками и получал необходимые знания, не выказывая признаков отставания по учебной программе, которую ему составили, но все же Эйзер-старший был недоволен. Лишь Ханс стал догадываться, почему Теодор постоянно есть где угодно, но только не дома.
Первые свои десять лет Теодор жил на улице. Весь день, от рассвета до заката, он бродил по товарной площади, изредка уходя за ее пределы. Он делил с другими детьми дом, давно брошенный родственниками умершего предпринимателя из Белвью, предпочитавшего спокойное существование на тихой площади шумному городу. В доме было всего два этажа, не работало электричество, но осталась кое-какая мебель. Теодор приходил туда только заночевать, кормили его, как и других детей, местные торговцы.
Некоторые из ребят так и были усыновлены, но Теодор пожелал остаться свободным. Он не понимал, на что крупному биологу из Сиэтла сдался такой заморыш, как он. Но Эйзер твердо вознамерился забрать мальчика, и Теодор разрешил себя увезти.
Что его привлекло? Теодор точно знал, что никак не хорошая безбедная жизнь или оказавшийся суровым отчим. Он всегда страдал от нехватки чьей-то дружбы, поддержки и внимания. Юный Ханс с лихвой дополнил недостающие элементы в его жизни, и Теодор жил в доме Эйзеров только потому, что знал – у него есть брат. Человек, которого ему не доставало.
Он не знал, кто его биологические родители, да и не был уверен, что ему нужно это знать. Но
