- А Мадлен?
- Пока остановилась у нас, - вмешался Стоун. – Но это временно, думаю, мы быстро найдем ей дом.
- У меня есть кое-какое предложение на этот счет, - Лоуэлл поднял указательный палец и уселся прямо. – Оно не без подвоха, разумеется. Я хотел бы, чтобы Мадлен пока побыла в доме Эйзеров, все-таки сколько раз ни случалось что-то с ним или со мной, она всегда присутствовала.
- А-а, хочешь опять проверить ее талант психологического воздействия, - Стоун щелкнул пальцами. – Неплохая идея, неплохая. Ты же едешь к Хансу завтра? Вот и возьмешь свою свиту с собой.
Лоуэлл улыбнулся и взял со стола чашку. Он сделал маленький глоток, опасаясь обжечь язык, и поглядел поверх стекол очков на Нокса. Тот озирался по сторонам, крутя головой, словно сова, и явно не находил себе места. Он выглядел сбитым с толку и отчаянно пытался скрыть это, но Теодор слишком хорошо знал людей, чтобы отличать замешательство от простого любопытства. От Стоуна не ускользнул его косой взгляд на коллегу, и он решил немного взбодрить «новичка».
- Видимо, для вас, мистер Нокс, наш разговор похож на болтовню на иностранном языке, - заметил он. Нокс тут же оторвался от созерцания гравюры на противоположной от его места стене и с непониманием воззрился на говорившего. – Наверно, у вас масса вопросов. Можете спрашивать, здесь никто не кусается.
- Возможно, это не мое дело, - осторожно начал он, - но я не совсем понял, о каком психологическом воздействии шла сейчас речь.
- Не берите в голову, - махнул рукой Лоуэлл, - это только для красоты так говорится, чтобы звучало. У меня и Ханса очень долгая дружба с Мадлен, - он сверкнул глазами в сторону Стоуна, когда тот издал смешок при слове «дружба», - мы оба были очень знамениты тем, что постоянно куда-то встревали. Мне доставалось больше всего и часто просто по моей же глупости, а Ханс страдал, только когда ему приходилось меня спасать. И всякий раз, когда я попадал под раздачу, Мадлен носилась со мной, будто я был ее младшим братом: пихала в меня лекарства, сидела со мной, когда у меня подскакивала температура, и постоянно морально поддерживала, когда мне хотелось поскорей отправиться на тот свет. Но именно ее поддержка меня вытаскивала из моего состояния, поэтому Мадлен всегда появлялась в доме в качестве психологической помощи.
- А ваши частые болезненные состояния были связаны с Вендиго?
- Вендиго – первопричина всех его бед, - вмешался Стоун, примостившись на краешек дивана по правую руку Лоуэлла. – Знаете, Теодор появился в доме Эйзеров вот таким, - он показал от пола около метра, - а до этого ошивался по грязной товарной площади. Черт его знает, чего он успел повидать, но после того, как его взял под опеку Эйзер-старший, Теодор начал встревать, куда только можно. Он ломал себе руку, ребра, бил коленки, сдирал кожу везде и всюду. Однажды умудрился разбить нос так, что его не смогли сразу вправить. Апогея он достиг, когда Эйзер-старший взял его и Ханса с собой на ферму. На ночь глядя Теодору вздумалось пойти в лес, а тогда он был очень густым, и днем было легко заблудиться. Теодор вышел к речке, взобрался на мост. А потом Ханс нашел его со сломанной ключицей, всего в грязи и крови, и к тому же еще и промокшего до нитки.
- Это была моя первая встреча с Вендиго, - кивнул Лоуэлл, - по крайней мере, мне так казалось.
- А потом он пришел сюда, - продолжил Стоун, - когда в этом доме еще не было бара, а находилась простая нотариальная контора. На втором этаже сидели первые председатели общества, которое теперь обзавелось собственным зданием и уже завтра будет обсуждать итоги экспедиций в Сьерра-Неваду. Он пришел и знаете, что сказал? Я хочу быть натуралистом! И это в десять-то лет. Перевязанный, еле на ногах стоящий, пришел сюда пешком, а от дома Эйзеров до бара довольно далеко, не меньше двух километров.
- А в милях это сколько? – поинтересовался Нокс.
- Я не знаю, никогда не интересовался вашей американской системой мер. Я ведь не здешний, а в Европе считают по-своему. Так вот, мы его спровадили из конторы до лучших времен. Он страшно обиделся, видели бы вы. Очаровательный ребенок был, честное слово. Теодор ушел от нас и долго переживал. Немного погодя он познакомился с Мадлен, отец и дядя которой состояли в обществе, и после того, как она поведала ему все особенности работы натуралистом, Теодор решил добывать разного рода артефакты.
- Мне казалось, что это наилучший вариант для меня, - снова вмешался Лоуэлл. – Вы сами знаете, как много работы у натуралистов с отчетами и наблюдениями, а я терпеть не мог писать. Да что там, я и сейчас не выношу этого делать.
Его прервал телефонный звонок. Стоун вскочил с края дивана и бросился к аппарату. Все наблюдали за его реакцией, пока он не коротко ответил «да» и швырнул трубку обратно на рычажки.
- Я вернусь минут через двадцать, - бросил он.
Лоуэлл удивленно поднял брови, но говорить ничего не стал. Стоун с бесстрастным лицом выскочил из комнаты, будто спешил потушить пожар, и захлопнул дверь. Хлопок больно ударил по барабанной перепонке Теодора, и он поморщился.
- Это будет не Годдард, если спустя несколько минут не сорвется по срочному делу, - заключила Барбара, покинув соседа и переместившись за стол, ближе к телефону. Поверхность аппарата поблескивала в свете лампы черной краской. Барбара так больше и не тронула свою чашку и принялась крутить диск на телефоне. Он очень легко вращался и каждый раз с жужжанием возвращался в исходное положение, стоило ей убрать палец.
Лоуэлл прикрыл глаза, чувствуя в них неимоверную сухость, и немного сполз на диване. Только теперь он почувствовал, как волосы треплет холодный воздушный поток. Нехотя он приоткрыл один глаз и обнаружил под потолком два вентилятора.
- Значит, ваш путь к артефактам был очень трудным? – нарушил молчание Нокс.
Лоуэлл вновь улыбнулся, но глаз так и не открыл.
- Он был тернист и извилист, - сказал он. – Он у всех одинаков, но мой отличается исключительными петлями и виражами.
И ведь действительно, думал он, в какие только ситуации его не бросала жизнь. Он попытался восстановить в памяти те воспоминания, которые имели наибольшее значение, и из которых можно было составить полную картину. Перед его мысленным взором возникла череда картинок, будто перематывали черно-белую кинопленку. Он вновь окунулся в
