Мак-Лин страстно обнял индианку и сильным рывком прижад к себе.
– Марисана, любимая моя!
Это едва ли не грубое, показавшееся ей, прикосновение повергло властную особу в ужас и рассердило её. Гордость девушки восстала – неистово и яростно. Громкий пронзительный крик вырвался из её уст, разорвав тишину ночного леса. Он привёл Дункана в чувство. Ощущение было такое, словно его подняли высоко в воздух, а потом бросили на землю.
– Не пойми меня превратно. Я прошу прощения только за то, что испугал тебя и поставил в неловкое положение. Я подчинился инстинкту, который сильнее воли к жизни. И лишь выразил чувства, владеющие всем моим существом. Они будут владеть им до конца моих дней. Видит Бог, я не хотел причинить тебе боль, а раскрыть своё сердце. И не стыжусь повторить снова, что люблю тебя и хочу видеть тебя своей женой.
Тишина окружила их и, как им показалось, замолкли все звуки ночной сельвы.
– Я согласна, – шумно выдохнула Марисана.
Дункану показалось, будто она крикнула это всему свету.
– Я полюбила тебя сразу, когда ты спас меня от ягуара. Любовь к тебе жила во мне росла и крепла с каждым днём. Но о выходе замуж поговорим после.
Девушка сама шагнула к шотландцу и несколько неумело ткнулась губами в его уста. Тогда уже он, осмелев, нежно привлёк её к себе и страстно поцеловал. Поцелуй был очень долгим, но молодым людям показалось, будто пролетело только мгновение.
– Тебе пора, любимый. Я буду с нетерпением ждать нового рассвета и встречи с тобой. Возможно, даже и не засну.
– Я тоже, – в унисон её тону подтвердил Мак-Лин. – Подумаю о нашем с тобой возвращении к моей матушке.
Марисана ничего не ответила на эти слова. Она внезапно нагнулась, что-то подняв, а потом скрылась в ночи. Лишь убедилась, обернувшись, что Дункан углубился в хижину.
XIX
Сначала утреннее солнце осветило вершины самых высоких старожилов сельвы, горделиво вскинувших роскошную крону ближе к теплу и свету. И только несколько позже солнечные лучи стеснительно подобрались к более низким деревьям, а затем и к кустарникам. А после уже солнце смело шагало по крышам хижин, заглядывая в оконца и открытые двери. Марисана поднялась с постели и сделала это, как ей показалось, весьма поздно, однако птицы ещё не кончили петь. Одна из них как-то по-особенному выводила свои трели. И девушке показалось, что она до сего дня не слышала эту певунью. Воистину так оно и случилось, память обмануть трудно. Марисана словно опять принимала слова признания Дункана и даже зажмурилась от удовольствия. Её, будто и в жар бросило, сердце учащённо забилось. Волнение усилилось, и на душе потеплело от разлившейся радости. Как же всё-таки чудесно, когда любимый человек открывает своё сердце и становится самым дорогим и родным! Ноги сами привели девушку к жилищу европейцев. И опять сердечко частым стуком дало о себе знать. Но все опасения исчезли, когда индианка увидела шотландца. Он сидел на пороге и подслеповато щурил глаза от яркого солнца. А потому не сразу увидел возлюбленную
– Пойдём со мной к отцу. Он должен подтвердить разрешение, тогда вы сможете вернуться в свой мир.
Мак-Лин уж было сделал шаг вперёд, но вдруг замер. Марисана поняла осторожность любимого и предупредила его возможный вопрос.
– Присутствие Роберта там необязательно.
– Не хотелось бы решать серьёзные вопросы без настоящего друга.
Марисана видела глаза Дункана, полные настойчивой решимости отстоять свою правоту. Однако сейчас уступать было просто нельзя. Шотландец это понял без промедления.
Они шли вдвоём по уже проснувшимся и оживлённым улочкам и просто свободным пространствам в селении, которые были заполнены селянами, вполне отдохнувшими и занятыми повседневными делами. Кто останавливал свой взгляд на дочери вождя и пришельце, а иные просто лишь мельком замечали их.
– Я веду к отцу любимого мужчину! – крикнула Марисана, повернувшись на четыре стороны.
Вот эта хижина, взметнувшая в синеву островерхую крышу. Раньше она почему-то была много выше или это просто казалось, потому что кто-то долгое время входил сюда не пригибаясь. Как замечательно подольше оставаться в этом счастливом возрасте, чтобы всю оставшуюся жизнь не ступать, подобострастно поднимая глаза! И, как в детстве, уж она-то это отлично знала, Марисана боялась строгого и справедливого взгляда отца. Мать свою она не помнила. Индейцы говорили, будто та предала свой народ: хотела бежать с бледнолицым пришельцем, но «священные духи предков» не отпустили жену вождя и забрали её в свой мир, населённый змеями.
– Ну что ж, ответствуй, старшая дочь моя, с какой печалью или радостью явилась ты да не одна, а с европейцем? Неужто желаешь повторить ошибку матери, которая презрела законы и обычаи леса? Не зря её неугомонная решимость успокоилась после укуса змеи. Основной тотем нашего рода – змея.
– Скорее всего, ты послал тогда тотемных хранителей…
– Нет, – снова шевельнулись только одни губы Макапу. – Они по зову обязанности свершили правосудие.
– Оно оказалось ошибочным. Матушка не собиралась никуда бежать. Она просто хотела вывести того человека на тайную тропу, по которой он смог бы вернуться в свой мир.
– Ты не можешь такое знать, теперь это никому не дано…
Произнесённые вождём слова повисли в воздухе, да он и сам понял, что дочь не напрасно начала этот разговор.
– Разбирая как-то её вещи, я случайно наткнулась на то, что у европейцев называется «дневник».
Для Макапу не являлось секретом, что его жена знала испанский язык и владела грамотой.
– Хорошо, я согласен на твои условия.
Марисана горделиво посмотрела на Дункана, который с ещё большей любовью глядел на самую умную и восхитительную девушку.
– Я со своим мужчиной сочетаемся браком либо здесь, либо, по их обычаю, это произойдёт там. По-моему, Наима станет достойной наследницей.
– Да, но вы не должны покидать селение, покуда жив испанец. Он обязан понести наказание. Решающее слово остаётся за европейцами.
– Мы обязательно выполним всё, зависящее от нас, – выразил своё мнение Мак-Лин. – Думаю, Джиллан поддержит меня.
Ближе к полудню резкие звуки взбудоражили спокойную тишину сельвы. Громко стучал Большой Барабан, призывая селян на общий сход. Никто не вправе был
отказаться от высказывания своего мнения. На площади, возле дома вождя, собралось много индейцев. Они с первородным любопытством и почти наивной ненавистью провожали глазами выведенного из хижины испанца. Некоторые, более экспансивные, грозили ему кулаками, показывали на него пальцем непослушным детям и стращали их пришельцем – насильником. Удары барабана стали громче и чётче, призывая собравшихся прекратить разговоры. Внезапно всё стихло, словно
