«Хек – хвост, чешуя. Нету денег... вообще!»
При этом Дудик пытается выплясывать что-то вроде чечётки, но, споткнувшись, заваливается набок под сдержанный хохот остальных.
«Ты где пузырёк-то раздобыл?» - ласково интересуется Вакула.
Дудик кивает на фляжку.
«На тренировочный прощаю, но чтобы без рецидивов! На трассе сухой закон, и если будет нужна вода, а во фляге окажется водяра – огребёшь у меня по полной...»
Вакулин кулак действует на Дудика отрезвляюще, и он устремляется в палатку спать, словно поджав свой маленький хвостик.
Над скалами висит большая красноватая луна, от костра остались только угли, и сон настигает всех. Кэт не снится мне опять, словно и не было никаких поцелуев в Черёмушках.
А, может, и правда – не было?
Назавтра спуск оказывается настолько сложнее подъёма, что всё вчерашнее начинает казаться милым воскресным развлечением: совершенно измотанные, мы буквально доползаем до грузовика, еле-еле бросаем на пол рюкзаки и залезаем сами. Что же будет в основном походе, если тренировочный уже отобрал все силы?
Для Кэт снова не находится места в моём мозгу, всё подавляет ноющая боль в ногах и спине, папаша предлагает мазаться какой-то мазью, Дудик бежит в магазин за портвейном, но я чувствую, что пошевелиться сегодня не удастся. Веки смыкаются сами собой, наступает чёрная ночь без снов.
«Дудик, вставай на завтрак» - несколько раз повторяет дядя Ваня, настолько громко, что я просыпаюсь.
«Манал я твой завтрак...» - столько же раз бормочет Дудик – «Пошли лучше в баню...»
Идея настолько хороша, что мы проводим в парилке долгие часы, а потом расслабляемся на местном стадионе, где проходит матч каких-то колхозных команд. Пошевелиться я не могу, голова пуста, делать нечего, и даже футбольный счёт меня совсем не интересует. Какая тут Кэт...
Но неумолимо наступает то утро, когда мы отправляемся на маршрут на том же самом ГАЗ-51. Лица у всех напряжённые, и даже Дудик обходится без своих дешёвых шуточек.
Однако, когда Вакула начинает держать ход, и мы ступаем друг за другом, повторяя его широкие шаги, всё становится на свои места. Глаза боятся, руки делают, ноги идут.
За первый день мы проходим километров пятнадцать по горной тайге, тропа петляет меж стволов, уклон небольшой, горы на горизонте уже не кажутся дальними, везде яркие цветы и птицы, солнце светит вовсю. На стоянках опять: два мужика – вода, два мужика – костёр, остальные – хворост. Вакуле уже и командовать не надо, все послушно делают каждый свою работу.
Макароны и гречка как манна небесная, а если в миске у себя наковыряешь кусок мяса – счастью нет предела. И чай из горного ручья, и дощатые хижины наших туристских приютов, где мы заваливаемся вповалку на нары и греемся у прожорливой печки – вот мои декорации на целых три дня, пока не кончается весь этот еловый лес и не начинаются неожиданно луга и ледники.
Жёлтые цветы, чем-то смахивающие на одуванчики, - целый ковёр... На краю ледника – белоснежные рододендроны с восковыми хрупкими лепестками... Мы с Дудиком во премя привала залезаем в расщелину и пытаемся сорвать как можно больше, но Вакула кричит:
«Цветы не рвать – занесены в красную книгу! А то, что уже нарвали – подарите девочкам!»
Раздаём свой улов, особо не задумываясь над смыслом: пять цветочков Татьяне, медсестре из Боткинской больницы, пять цветочков необъятной тёте Любе из Пензы, а три оставшихся – её дочери Люсе, маленькой смешливой дурочке с двумя несуразными хвостиками на голове. Татьяна сплетает поразительной красоты венок:
«Эх, пропадает невеста...»
«На всесоюзных маршрутах невесты не пропадают» - странным образом реагирует Вакула и тут же командует:
«Подъём! Строиться для выхода на маршрут!»
Тут даже и воздух другой, свободный и светлый. Мы идём по ровной тропе по краю снегов. Довольно прохладно, и впереди нас действительно ждёт приют «Холодный», высочайшая точка маршрута, за которой – лишь узкий перевал, который в сорок втором году в течение трёх месяцев держала от немцев рота наших горных стрелков.
Псеашхо, Ачишхо, Чугуш – повторяю в уме странные чужие названия, смотрю по сторонам, вверх и вниз. Пейзажи такие, что я трачу целых две слайдовых плёнки, которые отец припас на Сочи, где собирался запечатлеть наш безмятежный отдых на море в виде фотоотчёта для друзей и родственников. В итоге, мы подходим к точке начала спуска, откуда – с ветерком – почти что катимся вниз, в сторону Красной поляны, куда благополучно и попадаем уже на закате дня.
Новый щитовой домик на четверых нам уже не кажется убожеством, мы распаковываем наши чемоданы, заботливо доставленные в обход перевала на грузовике, и начинаем прихорашиваться к ужину.
Тут приходит какой-то странный человек с большим портфелем и сверкающей лысиной и почти неслышно говорит:
«Я эвакуатор. Вам билеты нужны?»
А мы-то уже и забыли, что нам скоро домой возвращаться!
«На Москву есть только пятьсот сороковой, плацкарт...» - по-деловому сообщает эвакуатор, и нам приходится довольствоваться столь скромными условиями, хотя с нами поедет и дядя Ваня, и Татьяна, и многие другие из нашей группы. Похоже, будет весело.
Дудик уже узнал у местных старожилов, где магазин, и спешит не опоздать:
«Шпрехен зи дейч, Иван Андрейч! Комм мит мир, битте!»
«Сам сходишь» - лениво отвечает дядя Ваня, но атмосфера праздника уже витает в воздухе, и, похоже, надолго.
По пути в магазин Дудику попадается на глаза Вакула в свежей футболке и модных джинсах:
« Не ходи туда, шмурдило там одно. Вот – улица Советская, дом 11, спросишь бабу Аню, нальёт домашнего, по полтора за литр, меня потом благодарить будешь... Заодно меня на сейшн пригласи...»
И ноги сами ведут нашего Дудика на Советскую, откуда он возвращается с тремя трёхлитровыми банками мутноватой тёмно-красной жидкости:
«По рублю с рыла, все к нам!»
Меня посылают мыть гранёные стаканы, мужики организуют стол, Люба-Люся-Таня и все остальные приносят кто пирожки и яблоки, взятые со столовского ужина, кто оставшееся из домашних запасов: сгущёнку, сморщенные кусочки дефицитной сырокопчёной колбасы. Нешмурдило разливается по стаканам, а сияющий Вакула достаёт из-за спины пакет и громогласно зачитывает постановление:
«За проявленное упорство и умение ... наградить таких-то таких-то ... значком ТУРИСТ СССР!»
Маленький алюминиевый значок со звездой, палаткой и компасом...
«Ура!» троекратно, на дворе уже ночь, нешмурдило проникает в мозг сперва осторожно, словно вор, а потом наскоком, словно разбойник: бах, и язык уже неподвластен. Маленькая Люся сидит рядом, на той же железной панцирной койке и постоянно скатывается в мою сторону. Она тоже приняла этого божественного нектара, её тёплое тело бесстыдно касается моего, и после третьего
