«Решено. Завтра их встретим, Каплуна раскрутим на вертолёт и на тушёнку. Когда прилетают?»
«Московским. Когда прилетают, тогда и прилетают. Погода сам вишь, портится...»
Больталыч сладко зевает, веки его начинают слипаться – верный признак того, что доза уже в нём. А за окнами и прямь начинается непогода, и жёлтый уличный фонарь раскачивается в такт налетевшему северному ветру.
А где-то в далёком Свердловске наш видавший виды Ил-18 никак не отправляют в Енисейск, сообщая о метеоусловиях и заставляя нас без дела слоняться по аэропорту. Мы везём по бидону топлёного масла, много теплых шерстяных носков и сушёное шрот-мясо, последний писк советской пищевой промышленности, выданный экспедиции Болталыча взамен традиционной тушёнки. Оно напоминает лекарственные гранулы или, что ещё хуже, мышиные какашки, солоно на вкус и абсолютно не привлекательно.
Кирюха с Рязанцевым нашли-таки два места в зале ожидания и спят, сторожа наши рюкзаки. Все остальные вынуждены довольствоваться стойками обширного вонючего буфета неподалёку. Гриня лениво дожёвывает тёмно-серый шницель, Пасечник цедит холодный чай, а Алексей Викулов по прозвищу Садюга, съев уже всё, разглядывает грязную люстру, свисающую с потолка. На люстре пара воробьёв, какие-то лохмотья липкой многодневной пыли и безвольно повисшие рваные куски жёлтого воздушного шарика.
Я в который раз изучаю табло, не находя в нём ничего нового: рейс отложен по метеоусловиям Енисейска. Ужасно хочется спать. Сквозь накатившую дрёму пытаюсь вслушиваться в гнусавые аэропортовские объявления. Наконец, часа через три нас приглашают на посадку, а ещё через час четыре пропеллера уже перемалывают сибирский воздух на высоте десять тысяч метров, сон поглощает всё вокруг, и только перед самой посадкой я открываю глаза: в Енисейске пасмурно, идёт мелкий дождь, выходить не хочется...
С трудом найдя в городе экспедиционную базу, мы застаём начальство в неглиже, в антураже с недоеденной картошкой и рыбной чешуёй.
«Ба-а-а...Пополнение прибыло...» - еле бормочет Болталыч, титаническим усилием заставляя непослушное тело сначала прямо сесть, а потом встать и протянуть каждому ладонь для дежурного приветствия.
Балабольский молча смотрит на нас, изучая.
«Ты Садюга – почему?»
«Стрелять люблю, охотник...»
«Нам такие нужны, нужны...»
Болталыч смотрит стеклянными глазами, смачно икает:
«Дрюнь, ты с вертолётчиками свяжись. Может, на сегодня договоримся за счёт Каплунишки нашего...»
«Не обещаю, но попробую! А вам, молодые люди, в сарай за амуницией, полчаса на всё!»
А Болталыч тем временем проявляет чудеса радушия:
«Кто хочет чаю – берёт самовар, щепки у печки, растапливает, пьёт. Вода в колодце, ведро в сенях, заварка - вот...»
Смятая зелёная пачка грузинского номер тридцать шесть валяется на подоконнике, подмокшая с двух сторон. Но нас шестеро, и за полчаса мы успеваем и облачиться в энцефалитки и сапоги, и выбрать спальники, и даже растопить самовар. В тот момент, когда он начинает закипать, в комнату врывается Балабольский:
«Быстро!!! Погрузка в двадцать минут, иначе они не не полетят вообще. На складе взять топоры, кайлушки, лопаты, спальники на каждого, две палатки. Быстро!!!»
Бежим в сарай, потом обратно в дом, потом на улицу, где нас ждёт УАЗ – «буханка» с надписью «АЭРОФЛОТ» и синими крылышками на борту. Самовар закипает...
Серенький Ми-4 взлетает как-то натужно, медленно набирает высоту. Болталыч лететь с нами отказался изначально, Балабольский сопроводил до аэропорта и что-то долго объяснял главному вертолётчику, буквально всучил ему ворох каких-то бумаг, а потом удалился очень быстрым шагом. Первый пилот немногословен, пока мы от него услышали только одну странную фразу:
«Держись, мартышки, будет тряско!»
Становится и вправду тряско, перелетаем Енисей, а потом вниз вдоль правого берега, ненамного выше огромных хвойных деревьев, растущих на прибрежных скалах. Вскоре к нам в грузовой отсек выходит второй пилот и, пытаясь переорать шум двигателя, говорит:
«Болталыч ваш заплатил нам всего за два часа, поэтому летим только до первой точки, вас выбрасываем и обратно. Хотя он и надавал нам всяких карт и – вот – инструкцию. Готовьтесь, скоро высаживать вас будем...»
Планшет с картами достаётся мне, в инструкции написано:
«Рязанцев + ещё 1 - к Каплуну
Толстый и Садюга к Бараковой
Армян и Пасечник к Приходько».
«А мы сейчас куда прилетим?» - спрашиваю я.
«На болото вас высадим, не тайгу же нам пропеллером херачить... Зависнем минут на пять, вы шмотьё своё сбросите, сами спрыгнете и гуд бай... Дойдёте там до речки, оттуда вниз километров семь. Дай на карте отмечу.»
Он рисует жирную точку на зелёном листе стотысячной: вокруг глухая тайга, посредине болото километра два на два. Солнце идёт к закату.
В такой переделке я ещё не бывал...
На ярко-зелёный мох, в стоячую тёмную воду сперва летят наши вещи и какая-то коробка, видимо, очередной сюрприз от Болталыча, затем палатки и спальники, топоры и прочие железяки, большинство из которых тонет без каких-либо дальнейших шансов. Дальше – прыгать нам. Высота метра три, срок – секунд десять каждому собрать трясущееся очко в кулак, и...
«В воду, в воду, ихтиандры хреновы!» - кричит весёлый молодой вертолётчик, норовя при случае придать реальное ускорение зазевавшемуся. Я попадаю прямо на Гриню, который жалко барахтается по пояс в болотной жиже, пытаясь вытащить хоть какие-то вещи на относительно сухую кочку поблизости. Присоединившись к нему, почти сразу получаю по голове: это прыгает Пасечник. Образуется куча мала, которая не может не умилять вертолётчика:
«Пока, геологи!» - вполне серьёзно говорит он, закрывая дверь грузового отсека, и командир начинает набор высоты.
Цивилизация на этом для нас закончена, настроение хреноватое, все и всё в воде, даже рядовой костерок потребует напряжения всех имеющихся сил и средств. Кое-как, уже совсем по темноте, вытаскиваем то, что нашли и отловили в болоте, на условный «берег», поросший кривыми берёзами и кустарником. Пытаемся оценить плюсы и минусы: одна палатка есть, второй что-то не видать, есть три совершенно мокрых спальника, есть топор, две лопаты, коробка от Болталыча и, слава богу, почти все наши личные вещи, включая шрот-мясо и даже один из шести бидонов с топлёным маслом. Остальное, очевидно, досталось местным жабам.
Ставим палатку, Садюга находит в кармане зажигалку, которая с сотого раза даёт маленькую красную искорку. Сырого валежника тут в избытке, но вот растопка занимает много времени. Впрочем, время тут тянется и сжимается как хочет, да и какая разница, шесть сейчас в Красноярске или половина десятого? Набрав в Кирюхин котелок болотной воды и разодрав первую попавшуюся пачку шрота, добавляем туда ложку масла, немного заячьей капустки и найденный Пасечником на краю болота старый подосиновик. Варево идёт на ура, и при свете костра мы пытаемся понять, где мы, и, самое главное, что делать и куда идти завтра.
На карте, отмеченной вертолётчиком, красуются его каракули: «ПрИ Х Ко».
«А это ещё
