«Наверное, Приходько. Насколько я его понял, нам надо идти к этой точке, там лагерь.»
«А в коробке что?»
Вскрытие коробки повергает всех в шок: она доверху набита промокшими насквозь и сплющенными от удара при падении пачками сигарет «Прима» по четырнадцать копеек за штуку. Находчивый Садюга вырезает ножом что-то напоминающее трубку, набивает её сырым табаком, пытается разжечь вытащенным из костра угольком. Остальные пытаются последовть его примеру.
Ночь проходит в ужасных условиях сырости и холода, на болоте появляется иней, зато утро радует солнечной погодой. Может, не всё пока так плохо? Решаем взять всё, что у нас есть, чтобы потом не возвращаться – где мы окажемся совершенно не ясно.
Когда идёшь по настоящей тайге, приходится постоянно перелезать через поваленные огромные стволы мёртвых деревьев, ломать, а то и рубить их ветки, а иногда и снимать для этого свою поклажу и перебрасывать её отдельно. От этого напрочь теряется ориентация в пространстве, а скорость передвижения падает до максимум километра в час. Поначалу это очень раздражает и заставляет то и дело сверяться с картой по компасу, что в отсутствие реальных ориентиров сложно назвать эффективным.
Так мы и передвигаемся, переваливаясь через огромные кедровые брёвна и проклиная всё на свете, в первую очередь Болталыча с его хреновой экспедицией. Расстояние от болота до долины реки Чёрная кажется марафонской дистанцией, хотя, судя по карте, по прямой там километра два от силы. Наконец, часам к двенадцати мы ощущаем заметный уклон и видим узкую полоску серой гальки: это речной перекат!
Русло неширокое, сплошные изгибы, броды, старицы и прочие неудобства. Но мы идём, а не переваливаемся... Правда, на отдельных участках приходится шлёпать прямо по воде, но по сравнению со вчерашним десантом на болото всё это представляется весёлой прогулкой в детском саду. Где-то к закату на левом берегу реки идущий первым Гриня замечает тонкий дымок от костра и вызывается сбегать на разведку. Подумав, соглашаемся: мало ли кого тут можно встретить, а у нас из оружия один топор да две лопаты, хотя Садюга и полон решимости обороняться тем, что есть. Устраиваем перекур в кустах и ждём. Через полчаса Гриня возвращается вместе с каким-то мужиком:
«Приходько Володя, начальник отряда...»
Если Приходько отмыть, чисто побрить и надеть на него стройотрядовскую куртку, деловой костюм или, на худой конец, белую рубашку с пионерским галстуком, выйдет отличный образец комсомольского активиста: вожатого, комсорга, райкомовского работника. Но в данном случае он облачён в давно нечёсанную бороду и нашу фирменную энцефалитку с болотными сапогами.
У костра я передаю ему записку Болталыча.
«Ну Каплуну точно фигу, мне бойцы самому нужны. А Галя Баракова послезавтра со своими будет тут у нас, разберёмся. Так что ставьте свою палатку, пара мест и у нас есть свободных. Короче, осваивайтесь. Всю еду в общий котёл. У нас тут не густо: рябчики, рыбка, грибочки, будь они неладны... И табак давайте, посушим, разделим поровну... Ну а завтра – шурфы рыть! Раньше – рыли?»
«Рыли...»
«Чудненько. Норма у нас – по два за сутки на каждого, с описанием в дневнике и сбором образцов. И не халтурить! Каждому дам по кайлу и бывалого - в помощь...»
В ведре варятся очередные подосиновики и четыре маленьких птичьих тушки величиной с кулак, в качестве приправы - какие-то мелкие листочки.
«Диета геологическая...» - нервно усмехается Приходько и щупает пачку шрот-мяса.
«Да, на этой хрени мы точно долго не протянем...»
Весь приходькин отряд состоит из пяти бойцов. Это рабфаковец Дымарь, который ходит в выцветшей армейской «хэ-бэ» с красными сержантскими погонами. Дымарь трудолюбив, немногословен и крепок какой-то особенной крестьянской мудростью, давно утерянной среди хилых городских жителей. Это боевые подруги Ленок и Клава, выносливые как олимпийские чемпионки на длинной дистанции. Это Билл, не расстающийся с гитарой, пёстрой от самых разных наклеек и царапин. И, наконец, это первокурсник по кличке Москит, до нельзя ленивый, но живо интересующийся геологией. Все эти персонажи являются перед нами поочерёдно, задавая один и тот же вопрос:
«Ну как там Москва?»
Действительно, как? Мы вылетели всего двое суток назад, а кажется, что прошли недели и даже месяцы...
Над костром сушатся наши спальники, штаны, носки. Как-то сразу спускается ночь, и Билл проводит пальцами по струнам:
«Мы себе давали слово
Не сходить с пути прямого...»
Выясняется, что песен он знает всего пять, и все – из репертуара «Машины времени». Иногда он здорово фальшивит, иногда даёт петуха, иногда ему кто-то подпевает – культурно-массовая работа поставлена в отряде нормально...
Грибная похлёбка не насыщает, лишь раззадоривает аппетит. Мозг-то знает, что жрать нечего и робко пытается объяснить это желудку, но тот почему-то оглох и ослеп, он исходит соком, урчит и постоянно напоминает о себе, когда пытаешься заснуть на неровной земле, легко укрытой мокрым брезентом и слежавшейся ватой.
При распределении рабочих участков мне в напарники достаётся Москит.
«Вообще-то я Лёша Комаров» - говорит он, - «но все зовут Москитом, зови и ты».
Он в тайге уже давно, привык и к тяжёлой работе, и к скудной еде, ко всему относится философски:
«Девять утра. Берём лопату и медленно-медленно выходим в маршрут... Физические силы нам ещё понадобятся.»
По кроку, часа через два выходим к исходной точке. Это днище довольно глубокого оврага. Москит с силой втыкает в землю штык лопаты:
«Копай!»
Сам он садится на землю и начинает огрызком химического карандаша оформлять полевой дневник.
Устав как ишак, заканчиваю шурф и в изнеможении заваливаюсь в заросли кустарника. Рядом течёт небольшой ручеёк, склоняюсь к нему и жадно пью вкуснейшую, почти ледяную воду. О-о-о...
Теперь дело москитово: зачистив переднюю стенку, он подробно описывает все слои, берёт образцы пород и складывает их в специальные мешки.
«Ух ты! Похоже, тут Кернаевская свита проявляется» - говорит он, подбрасывая в воздух пару невзрачных желтоватых камушков.
«Что за свита такая?»
«Балабольский считает, что этот район перспективен на золото и некоторые виды драгоценных камней. Изумруды, например... Впрочем, я не очень в курсе. А Кернаевская свита – результат древнего оледенения, индикатор, короче... Золото мыть умеешь?»
«Нет...»
«Учись, полезный навык...»
Из-за этой дурацкой Кернаевской свиты наша поклажа увеличивается килограмма на два, а после рытья второго шурфа – ещё на два. На закате возвращаемся в лагерь, докладываем Приходьке о сделанном.
«Купнёмся?» - предлагает Москит и, не дожидаясь ответа, скидывает с себя всё и бросается в воду.
«Эх-х-х-хороша водица!»
Пытаюсь следовать его примеру. Температура воды – градусов пять, не больше, только окунуться и всё. Тем не менее, мы пытаемся смаковать процесс омовения, а выйдя на берег, вытираемся чем попало. Вот это здорово! Усталость куда-то уходит сама собой, впереди грибная похлёбка, концерт песен «Машины времени», по завершении - отбой...
Ритм – великое дело, и через
