«Ленк, вот шурф, иди сюда...»
Клава падает буквально ко мне в руки, Ленок за ней. И часа три мы сидим, прислуживаясь к каждому таёжному шороху. Но погоня, скорее всего, закончена, и мы решаем вылезти из шурфа и отойти от тракта на максимальное расстояние, чтобы химики нас не достали ни при каком раскладе. На небе луна, и это здорово. Идём небыстро, всё же пытаясь не шуметь. На краю малинника Клава замечает какое-то строение, малюсенькую избушку без окон. Слава богу, она пуста! И в ней есть печка и что-то похожее на матрас. Растапливаем огонь. Хорошо бы кипяточку, да ночью воды не найти и посуды не видно.
У Ленка сдают нервы: слёзы льются ручьём, остановить невозможно. Пытаюсь попробовать их своим языком на вкус: это реальная соль, как на селёдке. Так и глажу её щёки, нос, веки. А она понемногу успокаивается, и даже просит поцеловать...
Вдруг Клава, что-то вспомнив, расстёгивает свой рюкзак и достаёт две буханки и вскрытую банку «сазан в томатном соусе», из которой уже вытек внутрь рюкзака почти весь соус, по цвету похожий на кровь. Впрочем, в темноте всё равно не видать. Достаю ножом кусочек:
«Ну и как оно?»
«Отдалённо напоминает шпроты...»
Баракову рассказ о наших злоключениях настораживает, решаем в этом направлении больше не ходить, в лагере постоянно дежурить одному из мужиков, и вообще повнимательнеее смотреть по сторонам, при нежелательных встречах не лезть на рожон. Так и живём мы, дожёвывая две буханки серого хлеба: ходим в маршруты, роем шурфы. Начинают поспевать орехи, редкие шишки сами падают на землю и раскрываются, словно призывая:
«Съешь меня...»
Садюга лупит по кедрам колотушкой, предварительно напялив на голову вонючий булыгин треух. План в тридцать один шурф отряд выполняет где-то за неделю, собираемся менять дислокацию. Однажды вышедшие в маршрут Булыга и Ли замечают в тайге какого-то человека, идущего в сторону нашего лагеря. Это Москит. То, что он рассказывает, заставляется крепко задуматься над тем, что нам делать дальше.
Обещанный Приходькиному отряду вертолёт не прилетел, они буквально сидят на вещах на честно построенной ими вертолётной площадке, фактически без дела. Сам Приходько предлагает выбираться из этого района вместе в сторону Енисея, выйти к ближайшему населённому пункту, связаться с Болталычем и сказать ему всё, что мы о нём думаем.
Выходим на следующий день. Дорога уже знакомая, несложная, тем более – под горку, одно удовольствие. По прибытии ставим свои палатки и ждём, что решат командиры. В результате обнародуется решение: для экономии времени Баракова и ещё двое – по жребию – налегке идут к Енисею, а после общения с Болталычем возвращаются назад, дальше – по обстановке. Остальные пока ждут.
В руке у Приходьки несколько палочек, всего две из них короткие. В принципе мне всё равно: сбегать туда-сюда, конечно, можно, но неплохо было бы и побездельничать здесь. Короткую уже вытянула Ли, чему несказанно рада, вытягиваю и я. С судьбой не поспоришь.
Идём втроём – я первым, Ли второй, Баракова третьей. Если идти по речным перекатам, от приходькиного лагеря до устья километров сто сорок, эдак и за неделю не дойти. Поэтому Баракова то и дело поглядывает на карту, ищет, где можно срезать. Вот только тайга тут уже не горная, густая, деревья высокие, много кустарника, короче – идти по ней одно мученье. Питаемся опять грибами-ягодами, больше всё равно ничего нет. На третий день встечаем медвежий след, чуть позже – следы кабанов.
«Да тут и живности навалом!» - говорит Баракова. Вот только встреча с живым медведем нам не сулит ничего хорошего – карабин остался у Садюги, а с чешским ножичком против такой зверюги не попрёшь. Поэтому, не сговариваясь, ускоряем шаг.
Чуть позже перекаты заканчиваются, река переходит к ленивому равнинному течению – это уже огромная енисейская долина, по которой можно плутать неделями.
Приходится выбираться на таёжные берега и идти вдоль течения. Наконец, при переходе одного из многочисленных бродов, замечаем следы автомобильных шин. Ура! Цивилизация должна быть близко, но на галиной карте ни тропы, ни просёлка. Где мы? Ошибка возможна, но мы гоним от себя эту мысль, ступая по колее.
Но на закате следующего дня, когда колея уже превращается в полноценную тропу, а кедры сменяются берёзами и чахлыми ивами, мы выходим к Енисею. В воздухе орущие чайки, на реке трёхпалубный пассажирский теплоход, на нём играет музыка, на том берегу большое село, туда-сюда плывут моторки, с поваленного бревна двое мужиков ловят рыбу...
«Твою мать...» - неожиданно шепчет Ли, и мы обнимаемся, наверное, как космонавты после тяжёлых перегрузок при посадке. А потом садимся на прибрежную гальку и долго-долго наблюдаем за жизнью на реке, лениво перебирая камушки:
«А ведь тут агатов полно...» - говорит Баракова.
«Ну и хрен с ними...» - хором отвечаем мы.
Мимо, недалеко от нас проплывает большая моторка. Машем, кричим:
«На тот берег не довезёте???»
Хозяин легко соглашается, и через десять минут мы уже в селе, находим почтовое отделение, пытаемся дозвониться до Болталыча. Сначала идут длинные гудки, потом, наконец, чужой женский голос спрашивает:
«Вы сотрудники экспедиции?»
«Да...»
«С вами говорит следователь Мартынова. Где вы находитесь? Кто вы по должности?»
Баракова еле сдерживает волнение:
«В Затёсове, на почте... Я начальник отряда, со мной двое рабочих...»
«Предписываю никуда не отлучаться, завтра утром я буду в Затёсове. Телефонограмму получите через двадцать минут.»
Связь прерывается, вопросы остаются.
«Неужто Болталыча замели? Что нам теперь делать-то?»
«Давай телефонограмму дождёмся, может там что написано...»
В это время откуда-то из-за двери доносится:
«...приняла Безрукова. Кто телефонограмму от прокуратуры получает?»
«Мы...»
Ничего нового в ней нет, те же казённые слова: «не отлучаться...», а в конце ещё приписка: «к 10.00 явиться в опорный пункт милиции».
Безрукова выходит к нам, интересуется:
«Молодёжь, а вам что – ночлег нужен? Могу приютить, я тут рядом живу.»
«Так у нас и денег-то нет...»
«Да какие деньги? Поговорим за жизнь, мне и хватит. У нас тут телевизоров нет, накормлю, заслушаюсь и спать уложу. А прокурорша-то по твою душу старается?»
Галя, поначалу задумавшись, говорит:
«Да нет, начальник у нас - ворует...»
«Ну и не дрейфь! Мне тут полчаса доработать осталось, посидите чуток и пойдём...»
Дом у Безруковой добротный, русский, из окон виден Енисей, печь огромная, с полатями наверху и лавками по бокам. Везде чистота, самовязанные дорожки на полах, кружевные шторки на окнах, разные покрывала и полотенца – короче, давно забытый нами домашний уют.
«Вот это да...» - шепчет удивлённая Ли.
«А ты, красота моя, откуда родом будешь – буряточка?»
«Не, я из Якутии...»
«Всё одно, наша, сибирская! Рыбу умеешь разделывать?»
«Ясное дело.»
«Ну тогда слазь в погреб, тайменьчика там поменьше выбери!»
Маленький тайменьчик тянет килограмм на пять, Ли лихо вонзает ему
