«Споёшь что-нибудь на концерте?»
«Спою, но у меня есть условие: до самого концерта я тебе ничего показывать не буду...»
«Почему?»
«Ну я стесняюсь...» - шепчет она, поворачиваясь на табуретке...
Намёк принят, платье снова скинуто на пол, и мы всё больше и больше познаём друг друга как МУЖЧИНА и ЖЕНЩИНА...
А когда начинается последняя четверть, возвращается жизненный ритм, и Яра опять рисует в своей тетрадке роту немецких автоматчиков.
«Значит так, Яруля» - тихо говорю ему я, - «Люда Кирилловна готова доверить тебе читать стихи, о другом не заикайся!»
«Я готов, только подбери что-нибудь, чтобы до кишок... пробирало, и все мамзелюги бегали потом только за мной!»
«Ладно, есть такая идея... Но! Ты должен научиться рисовать красноармейцев, твои фрицы у меня уже всю печень съели...»
А с Кирилловной мы договариваемся, что за нами всего два концертных номера, а финал с победным маршем будут ставить младшеклассники.
«И Катю обязательно попроси...» - довольно робко требует она. Неужели все всё знают? И даже учителя? Впрочем, плевать на всех с высокой колокольни...
Будет вам Катя. Но – другая...
А бедный Яра, работая жёстким ластиком и жирным мягким кохинором, сначала меняет своим солдатам каски с ушастых немецких на округлые советские, а потом у офицеров появляются лейтенантские, майорские, полковничьи звёздочки...
«Двадцать восемь панфиловцев нарисуй!»
«Будет физика – нарисую...»
А когда наступает время концерта, мелкая восьмиклассница-конферансье объявляет Яру первым, и он двигает микрофон на себя, почти вплотную, и очень медленно и очень громко, почти как Высоцкий, начинает:
«Константин Симонов. УБЕЙ ЕГО.»
Он долго репетировал перед зеркалом, а его десятилетний брат уходил из комнаты, не в силах вынести этих жёстких недетских слов про отца:
«Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевёртывался в гробу...»
А теперь даже нескладная Туська Спиридонова слушает, не отрываясь:
«Чтоб фашисты её живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроём,
Обнажённую, на полу...»
И сам Яра сжимает свои кулаки перед микрофоном:
«Знай: никто её не спасёт,
Если ты её не спасёшь;
Знай: никто его не убьёт,
Если ты его не убьёшь...»
Закрывается занавес, и наступает томительная для нас тишина. И неожиданный шквал рукоплесканий заполняет школьный актовый зал, а у литераторши, как и всегда, на щеках крупные слёзы...
И тут выходит Куся... Она безукоризненно стройна, её тесная юбка чуть прикрывает колени, её блузка бела и строга, её рыжие волосы собраны, а линзы очков отражают луч маломощного школьного софита. Крышка пианино откинута, всё просто и строго:
«Иди, любимый мой, родной!
Суровый день принёс разлуку...»
Изумруд светит прямо в мою строну: я – ЛЮБИМЫЙ, РОДНОЙ?
А она, чтобы не не было сомнений, продолжает:
« Нам не забыть весёлых встреч,
Мы не изменим дням счастливым...»
Она... поёт... для меня! И даже в самом конце, когда зал уже встаёт в едином порыве, она продожает смотреть на меня, не отрываясь, и её, уже знакомые мне, губы, чётко и спокойно произносят:
«Твой путь я разделю как верная подруга.
Иди любимый мой, иди, родной!»
Это фурор... Люда Кирилловна уже сменила мокрый от слёз платок, а мы садимся рядом в зале. Яра буквально смакует женский интерес к его персоне, остальные внимательно смотрят победный марш маленьких девочек и мальчиков под музыку Тухманова.
Когда всё завершается, мы втроём с Ярой идём по школьному коридору мимо спортзала и раздевалки и выходим на крыльцо, где одинокая Кэт уже закуривает модную сигаретку «Союз-Аполлон», и говорим ей хором:
«Пока, Кэт!»
А она отвечает с издёвкой:
«Пока, кузякисы!» - и смеётся, словно ей всё равно: какая-то литовская фамилия, не больше...
А мы покупаем у панорамы кило пончиков и кормим ими воробьёв, голубей и голодных полосатых кошек, и все они благодарны нам, а мы благодарны друг другу и тому, кто совершенно справедиво решил, что МЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВМЕСТЕ...
ОСКОЛОК 10. СТЕКЛО БУТЫЛОЧНОЕ ЗЕЛЁНОЕ
«Костя, с ломиком на двенадцатый!» - слышится из хриплого динамика громкой связи, и коренастый дядя в грязной футболке, под которой явно угадывается гора рельефных тренированных мышц, приближается к нашей платформе, на которой уже стоит экспедиционный ГАЗ-66 с полной экипировкой. Он мастерски наматывает толстенную железную проволоку сначала на рессоры машины, а потом и на боковые крюки платформы, и начинает затягивать их, играючи вращая свой ломик.
Грузовой участок Митьково полон товаров, вагонов, грузчиков, бродячих собак и нервного ожидания отправки в неведомые дальние уголки Советского Союза...
Мы с Кирюхой отправляемся в Казахстан: сначала в качестве сопровождающих груз по железной дороге, а потом – рабочих экспедиции. Вся прелесть в том, что экспедиция эта состоит торлько из пяти человек: начальника, научного руководителя, шофёра и нас, студентов. С начальником, Сергеем Михайловичем Александровым, мы познакомились три месяца назад, когда искали экспедиционную работу на лето: просто пришли, спросили, нет ли вакансий, и получили благосклонное приглашение.
«Мы имеем все шансы подружиться - довезёте машину до Павлодара, сами будете бросаться ко мне на шею и кричать:
«Сергей Михалыч, родной...»
Сейчас Родной что-то запаздывает, а без него никак... Документы на груз, наши законные суточные – всё у него, и если сейчас неожиданно загорится зелёный – мы даже не представляем, что будем делать.
Зато появляется наш научный руководитель, семидесятилетний Владимир Николаевич, маленький сухонький старичок с многолетним экспедиционным опытом: он очень любит хвастаться тем, что был не просто знаком с самим Обручевым, но и прошёл ним аж в сорок четвёртом году верхом на лошадях весь Памир. Правда, сейчас он забывчив, рассеян и довольно часто служит объектом наших шуток. Именно с ним мы ездили на склад выбирать снаряжение и обратили внимание на то, что он предпочитает всё самое старое, самое невзрачное, самое пыльное: если лопата сточена, значит, она хорошая – ей активно пользовались весь прошлый сезон. А новая ещё непонятно, насколько хороша. На складе мы набрали столько старья, что позавидует любая подмосковная свалка. Кульминацией процесса стал выбор газовой дачной плиты, на которой, ввиду предполагаемого отсутствия дров, мы собираемся готовить пищу. К выбранному экземпляру проволокой была примотана картонная табличка с надписью НЕ РАБОТАЕТ!
«Редуктор хороший, остальное не важно» - заявил наш экспедиционный аксакал, сразу заработав для себя прозвище «Редуктор».
Сейчас Редуктор проверяет сработанное Костей крепление, залезает в кабину, в кузов, наклоняется под днище и зачем-то трогает карданный вал. Вроде, всё в порядке.
Шофёр Боря едет в дальнюю экспедицию впервые, и вообще он скромный тихий парень, поэтому молча стоит немного в стороне, наблюдая за процессом.
Наконец, к проходной лихо
