«Хули надо?»
И все трое, ничуть не смутившись, движутся дальше вдоль состава, выискивая очередную жертву.
Только часов в девять утра к нашей сборке прицепляют вполне обычный ВЛ-10, и через полчаса мы слышим его протяжный гудок. Неужели едем? Фрезер, Перово, Вешняки, Ждановская... Какой-то замедленный кинофильм, скорость минимальна, хотя и без остановок. Но когда мы в районе Люберец сворачиваем на Казанский ход, скорость постепнно растёт, и вплоть до Черустей мы гоним под сто. Небольшая остановка перед красным светофором, во время которой мы вынуждены кормить полчища голодных мещёрских комаров, и –дальше, на Муром.
Погодка в этом году не радует: уже начало июня, а тепла как не было, так и нет – каких-то десять-двенадцать градусов, а ночами так вообще возможны заморозки. Всё бы ничего, но мы едем на открытой платформе на большой скорости, и встречный ветер буквально способен сбить с ног. Конечно, мы ежедневно греемся изнутри крепкими напитками и горячим чаем, но по утрам бывает удивительно зябко: вставать, вылезая из-под кошмы, совершенно не хочется.
Ну, отлить на ходу это особый кайф, а вот ходить по-большому приходится на разные рваные картонки – куски коробок и ящиков, которые приходится собирать на станциях, а сделав своё дело, выбрасывать в кювет.
Ощущения от такой поездки кардинально отличаются от пассажирского вагона: тут нет лишнего барьера из стекла, нет коридоров и титана с кипятком, нет жёстких полок и нерабочего тамбура, который всегда оккупируют курильщики. Зато мы можем в любой момент сварить обед или ужин в огромной пятилитровой кастрюле, выбранной только из-за того, что из неё на скорости не выплёскивается вода. При этом кастрюлю даже в горячем состоянии приходится постоянно придерживать, поправлять, мешать ложкой содержимое.
Но всё это маленькие неприятности по сравнению с тем великим духом авантюризма, который уже давно поселился в нас и питается нашими новыми впечатлениями. Муром проскакиваем почти без остановки, уплетая за нашим столом-катушкой только что зажаренный омлет, а какие-то девчонки, ждущие поезда на вокзале, машут нам вслед и кричат:
«Приятно подавиться!»
Здесь уже намного теплее, чем в Москве, из-за туч то и дело проглядывает солнце, над долиной Оки летают толпы орущих чаек. Места тут глухие, какие-то сказочные обрывки снов мери и муромы, древние языческие идолы, деревянные лодки, рыбные промыслы... Очень хочется удариться в фантазии: водка уже подошла к концу, да и порядком надоела.
Кирюха задействовал приёмник, но тут он ловит только «Маяк» и первую программу:
«Пусть неоглядна ночь и одинок твой дом,
Ещё идут старинные часы...»
Повторенный уже раз десять в течение дня, шлягер надоел настолько, что выключается нами сразу после первых аккордов.
Хорошо бы чего-нибудь пикантного, повкуснее... Вот сходить бы в рядовое советское сельпо возле провинциальной станции, накупить бы местных специалитетов: жареной рыбы, например, и с ломтём свежего серого кирпича уплетать всё это, запивая каким-нибудь ненавязчивым молдавским портвагеном по два семьдесят за ботёл. Как говорил незабвенный Табаки из киплинговой «Книги джунглей»:
«Нам, шакалам, не пристало привередничать...»
В Арзамасе, на который мы поначалу так рассчитываем, наш состав не делает остановки вообще, затем – захолустный Сергач и такой же Канаш, куда мы попадаем уже к вечеру. Сам городишко - дыра дырой, но станция, похоже, крупная: спускаемся на землю и тянем спичку – кому идти в магазин, помня утренний инцидент со взломом. Всё-таки, мы отвечаем за экспедиционный груз, и объяснить Родному, куда он делся, будет потом не так просто. Спичку вытягивает Кирюха, и, по возможности, убедившись, что с нашего пути выходной красный и дядька в грязной робе очень медленно идёт, постукивая подшипники и проверяяя масло в буксах, направляется от нашего дальнего пути в сторону вокзала. Нужно обязательно запомнить номер пути, который написан на маневровом светофоре, иначе есть реальный риск запутаться.
Я хожу вдоль поезда, не удаляясь больше, чем на два вагона от нашей платформы. Как ни странно, тут имеет место своя ночная жизнь: отдельные личности с самодельными сумками-кошёлками снуют туда-сюда, явно покупая левым образом какие-то товары. Останавливаю одного, спрашиваю:
«Что там?»
«Виноматериалы из Дагестана везут, рупь литр, только в свою тару.»
Мой мозг сразу включается в режим поиска: где у нас взять тару?
Ну это же очевидно! На самом дне кузова, среди плотно упакованных баулов нахожу десятилитровую канистру для воды. У паровозной водокачки ополаскиваю её холодной водой и направляюсь за дагестанским шмурдяком: получается, они на каждой станции потихоньку приторговывают и доливают обратно воду. Но поскольку от Дагестана до Канаша ох как не близко – товар нам достанется уже далеко не первой свежести.
Чёрная бабища в цветастом фартуке спокойно сидит в своём вагоне, болтая ногами и лузгая семечки. Во рту у неё, как минимум, три золотых зуба, которые отражают луч станционного прожектора куда-то в безоблачное звёздное небо.
«Давай, паря, свою канистру...»
Через пять минут, расставшись с червонцем, я снимаю пробу с купленного напитка. На просвет он прозрачен, тёмно-жёлт и действительно пахнет вином. Как дегустатор, смачиваю им губы – весьма неплохо, во всяком случае на вкус.
Кирюха появляется спустя полчаса, неся хлеб, печенье и банку консервов «фарш колбасный любительский».
«Нету тут ни хрена!»
Однако, отведав дагестанского винища, сменяет гнев на милось. А светофор меняет цвет с красного на жёлтый, и мы трогаемся дальше, смакуя скромные дары судьбы. Нам и вправду не пристало привередничать.
Похмелье становится страшным. Приняли мы, конечно, немало, но и у Кирюхи, и у меня под утро разыгрывается жуткая изжога: хочется срыгнуть всю эту гадость за борт, что мы и делаем, однажды даже напугав группу весёлых дачников где-то в Зеленодольске.
«Во набодяжили, твари!»
«Не, а может это колбасный фарш... Тоже ведь был не шедевр...»
Я беру в руки стоящую на столе канистру – там кое-что осталось! Заглядываю внутрь – литра четыре...
«Это что же мы вчера – по три на рыло засосали? Да такое никакой фарш не отполирует!»
«Короче, скоро Казань, твоя очередь идти. Моя душа свежатинки просит...»
И он тут же выворачивает её остатки вместе с желудочной кислотой на железнодорожную насыпь, при этом надолго зайдясь на икоту.
«На Федота, на Федота!» - отмахиваюсь я...
Тем временем, и справа, и слева появляются дополнительные пути, хитрые развязки и мосты, тупики и стрелки. Вокруг начинаются серые пятиэтажки, видны троллейбусные провода. Это не может не быть Казанью.
«Кстати, а сколько времени?»
«Чё полегче спросишь?»
Кирюха, кряхтя, залезает в кабину:
«Твою матильду, шесть сорок...»
Провалы в памяти, провалы во времени...
Ну раз так, пока что можно и поспать – в магазине раньше одиннадцати нам делать нечего. Кирюха заваливается на живот на кошму, пытаясь додавить надоедливую икоту, я пытаюсь покемарить на
