Да ладно, не пустят в Чехию, поедем на Таймыр, давно нас зовут в экспедицию: хребет Прончищевых, полярный круг, простуженное лето в цветущей тундре... Зато первая газета – висит на стенде как ни в чём не бывало, вторая появится уже завтра, третья - через неделю, и так до конца учебного года. И стоят возле неё десятки читателей, а многие потом и руки пожимают, мол, молодцы, а мы вот не рискнули, не отважились... Хотя что уж тут сложного?
Вот только выездная комиссия парткома – это вам не Витя-комиссар.
Слухи о том, что там спрашивают, иногда повергают в уныние, но главное – всегда спрашивают что-то новое и оригинальное. Говорят, что больше всех лютует некий доцент Тихоцкий, издевается, придирается, часто отказывает, а это может означать только то, что изгнанный кандидат больше не имеет никаких шансов на зарубежную поездку на ближайшие несколько лет. Как выясняется, Тихоцкий руководит комиссией и сегодня. Вот радость-то...
Атмосфера накалена, из кабинета выходит секретарша:
«Кто готов?»
«Я готов!»
Ничуть не колеблюсь: все свои экзамены я всегда сдавал первым, результаты в целом утешительные, трояки скорее редкость, чем правило. Зато какой кайф после экзамена наблюдать за тем, как мандражируют остальные и рассказывать им неспеша о том, что у меня спрашивали!
В огромной аудитории, скорее похожей на кабинет какого-то большого начальника, сидят человек десять. По большей части это сорока-пятидесятилетние женщины с усталыми взглядами и морщинистыми лицами. Мужчин всего двое: Тихоцкий, фото которого мы уже изучали на доске почёта, так как противника надо знать в лицо, и сухонький дедок в мятом костюме с парой орденских планок на груди.
«Присаживайтесь» - почти шепчет Тихоцкий, хищно посверкивая линзами очков.
Это похоже на электрический стул: никогда не знаешь, кто из них и что спросит, а, самое главное, когда. Секунды ожидания мучительны...
Но дедок сегодня в ударе:
«Назовите фамилию диктатора Словакии во время Отечественной войны...»
«Тисо...»
«Правильно, коллеги?»
Он поднимает свою седую голову и торжественно оглядывает всех. Одна из дамочек выдыхает:
«Да, а в каком году диктатура была свергнута?»
«В сорок четвёртом...»
Тут наступает очередь Тихоцкого. Он медленно подходит ко мне и с расстановкой произносит:
«Каков тоннаж морского грузового флота Чехословакии?»
Ну, пан доцент, меня тут голыми руками не возьмёшь!
«Пока собственного морского флота у ЧССР нет ввиду отсутствия выхода к морю. Однако, в рамках Совета экономической взаимопомощи разработан проект по его созданию с использованием портов Польши и ГДР. Данные о предполагаемом тоннаже пока не опубликованы.»
«Хорошо...» - шипит Тихоцкий и срезу бьёт под дых новой каверзой:
«А назовите, пожалуйста, хотя бы одного современного чехословацкого писателя.»
Я, конечно, с чешской прозой не знаком, разве что только со Швейком, но к такому вопросу готовился. Из глубин памяти совершенно на автомате выплывает странное имя:
«Алоиз Йирасек...»
Тихоцкий высоко поднимает свой подбородок, и оказывается, что это – условный знак для секретарши:
«Есть ли ещё вопросы? Нет?»
«Спасибо, ваша кандидатура утверждается. Пригласите следующего, пожалуйста.»
Ноги словно из ваты, но диафрагма уже заняла своё привычное место: всё, с плеч долой...
На выходе встречаюсь глазами с испуганной Ивановой, киваю, мол – сдал, теперь ты... И дверь закрывается за ней как за очередной жертвой драконовской процедуры.
«Вот скажи мне, Кирюха, должен ли советский студент знать, кто возглавляет Совет Чехословацких профсоюзов?»
«Да иди ты не хер! Сдал и радуйся, не мешай сосредоточиться...»
В это время выходит красная, как рак, Иванова:
«Похоже, завернули...»
«Что спрашивали?»
«А этот дедуля подходит, вокруг меня заглядывает, говорит – кто ваши родители, мол, где работают? А я и отвечаю – на заводе работают, рабочие... А он – это хорошо, дочка, и фамилия у тебя наша, правильная у тебя фамилия... И причмокивает что-то... А потом сразу – скажи, дочка, а с какимим странами граничит Чехословакия?»
«А ты чего?»
«Сказала, с Польшей граничит, с Венгрией, со Швейцарией... А Тихоцкий так спокойненько и говорит – вы переводитесь в резерв, позовите следующего...»
С одной стороны жалко дурочку, с другой – если она в резерв, то я – еду! И это не может не радовать.
Кирюху пытают всего минут десять, его довольная рожа говорит сама за себя:
«Отличненько! Про профсоюзы как раз и спрашивали... Наплёл всякого, а они сидят, слушают... А Тихоцкий очками так сверк-сверк... Подбородок поднял, тут судилищу и конец...»
Внутрь запускают следующего, а нам уже тут делать нечего: когда всех поимеют, зайдём узнаем, кто едет, и всё. Неспеша прогуливаемся по улице, жуём мороженое. Спокойная атмосфера нарушается каким-то странным шумом изнутри. Из предбанника слышен стук резко открываемой двери и крик Тихоцкого:
«Я сказал – в-о-о-о-о-н!»
Это Пасечник, он бледен, стоит сутулясь и делает нервные шаги к выходу. Тем временем запускают следующего, и вакханалия продолжается...
«Слышь, Пащник, что же ты ему сказал такое?»
«Сказал, что первого секретаря компартии Чехословакии зовут Густав... как его там... Герек...»
«Ну тогда всё с тобой ясно. Дедок спрашивал?»
«Он... А Тихоцкий как дятел надулся, носом, руками затряс и орёт – ЧТО-О-О-О? В-О-О-О-О-О-Н! Ну и всё...»
Действительно, всё... Последующие выходят кто в слезах, кто с нервной дрожью.
Оглашение результатов изумляет: мы с Кирюхой однозначно едем, и даже Иванова с её швейцарскими границами – тоже. Кого тут благодарить, кого винить – непонятно. Видимо, судьбе так угодно, а мы и не против...
И вот мы уже сидим в купе поезда Москва-Братислава, а за окнами медленно уплывает Киевский вокзал. Весь предыдущий день мы провели в очереди Внешторгбанка, обменивая наши триста рублей на три тысячи крон. Получили загранпаспорта, прошли инструктаж. С нами едут доцент Тарасов, лётчик-ветеран с видом героя-любовника и доцент Романова с грустным красноватым лицом и в очках с толстенными линзами. Это какие-то инь и ян, уравновешивают друг друга во всём и капитально. Тарасыч пытается нас поучать:
«Отсыпаться будете в Москве! За месяц можно посмотреть и испытать всё на свете!»
А Эмма Петровна:
«Ребята, не забудьте в Праге сходить в оперу...»
Возможно, и в оперу сходим. Но сначала информация от Тарасыча представляется нам более нужной:
«В чешском кабаке садитесь за любой свободный стол и ждите, пока вам не принесут пиво. Его принесут обязательно, независимо от того, что вы собираетесь заказывать. Берите и спокойно пейте, а в процессе питья громко произнесите: «ПАН ВЫРХНИ!» Официант тут же и прибежит, даст меню, ну а дальше можете тыкать в него пальцами – показывать чего хотите. Суп по-чешски – ПОЛЕВКА, остальное почти как у нас: гуляш он и в Африке гуляш, мясо – месо, хлеб - хлеб, кнедлики разные...»
«А если с ними по-русски?»
«Можно и по-русски,
