Какой-то худенький еврейчик протягивает мне свою руку:
«Аскольд...»
И через десять минут он уже совершенно свободно ведёт свой бессвязный и обильный монолог обо всём на свете, из которого запоминаются только отдельные сентенции:
«Знаешь, старик, Градский – это дёшево...»
Или:
«И среди двадцати есть гиганты, но в массе своей – серость...»
Я даже не всегда врубаюсь, о чём это он.
Танька включает электросамовар, заваривает очень душистую смесь из зелёного чая, мяты и ещё чего-то, весьма похожего на бергамот, малину, лимон, зверобой.
«Дурь?»
«Наша, местная...» - и она улыбается всего секунду, по обыкновению отводя взгляд в сторону.
Куся моя скромненько сидит в кресле и разглядывает какой-то модный журнал:
«Не заскучал?»
«Да нет, меня тут Аскольд развлекает...»
«Ну ничего, сейчас Бродский придёт – начнём.»
«Чего начнём?»
«Съёмки...»
Бродский приходит не один, с помощником. Они заносят пять огромных кофров, сложенную треногу, зонтики... Быстро монтируют всё это в углу, постоянно перешёптываясь с Татьяной, которая смотрит на Бродского с нескрываемым обожанием и интересом. Наконец, Бродский выходит к нам и начинает процесс съёмки:
«Катрин, ты вставай сюда. Танюшка – сюда. Но для начала Аскольдика нарядим: конфедератку давай ему, хорошо бы что-то военное типа мундира. Ну хотя бы пиджак зелёный или серый у тебя есть?»
В необъятном танькином гардеробе находится бабский пиджачок, который напяливают на Аскольда, слабо сопротивляющегося процессу переодевания.
Меня он ставит в центр компании:
«Шляпу возьми в руки... Или нет – лучше откинь её за голову... Вот... Вот... Отлично!»
Изображаем групповой портрет в стиле 1860-х...
«Танька, какого хрена у тебя тут делают эти часы?» - кричит Бродский, и Танька бежит наводить порядок, убирая свой десятирублёвый будильник из кадра.
В итоге получается дублей пять по этому кадру, потом он нас рассаживает по-другому и начинает новые дубли. К концу съёмки мы все покрываемся липким потом, и каждый мечтает поскорее выбраться из этого плена на воздух и вздохнуть глубоко и вольно...
«Что это было, и в чём тут нокаут?» - спрашиваю я Амазонку, когда мы идём по Воробьёвскому шоссе среди жёлтых лип и тонн листьев под ногами.
«А ты на Танюху-то глаз положил. Котик мой...» - констатирует она, слегка улыбнувшись.
«Как положил, так и поднял. Я же всё-таки твой мужчина.»
«Ну спасибо за понимание. А нокаутом была эта фотосессия. Готовит она диплом. Основная тема – стиль «ранняя Америка» в тенденциях современной моды. И вот теперь все её картинки будут с нами в кадре...»
«Ну и что?»
«А то. Не поймёшь ты. Женская дружба – это как у Джотто, «Поцелуй Иуды»...»
«По-моему, у нас в тайге всё проще.»
«Надо думать... Да мне, знаешь, и самой противно. Просто в этой среде так заведено, приходится играть по их правилам. Профессия обязывает...»
«Да ну их всех. Смотри лучше – идём мы идём, а навстречу ни одного человека. Мы остались одни на планете...»
Она прижимается ко мне, и даже медленный противный дождик не может нам помешать. Я отдаю ей свою американскую шляпу, я читаю Верлена:
«В полях, где стужей веет от земли,
Два привиденья только что прошли...»
Мы молчим, мы чувствуем друг друга, как никогда. Но постепенно начинается обычная городская жизнь: хлопают двери у входа на эскалатор метро, мимо проезжают машины, и, наконец, появляется... человек. Это какой-то толстый дядя с авоськой, в которой висит огромный арбуз.
«Оказалось, что мы не одни. Нас трое. И ещё этот – в полосочку...»
А дальше начинается смотровая площадка, где десятки одарённых октябрьским солнцем людей, щурясь, вглядываются в городскую панораму и пытаются различить на ней кто – Кремль, кто – высотные здания, а кто и свой дом. Мы идём медленно, и какая-то девочка спрашивает нас:
«А можно с вами сфотографироваться?»
«Пожалуйста, куда встанем?» - отвечаем мы, а до меня, наконец доходит:
«Куськ, да мы же с тобой – ряженые! Они нас как фон используют...»
«Тебе что, жалко? У нас сегодня день фотосессий. Попозируем...»
Папаша нажимает на спуск, а я тихо говорю ему:
«У нас такая традиция: одну фотографию нам пришлёте?»
Адрес записываю на случайно найденном в кармане билете в кино.
«Конечно!»
Но тут мы замечаем что-то вроде очереди из желающих сфотографироваться с нами.
«По моему, пора бежать...»
«Вот троллейбус, успеем...»
Грязно-жёлтый 4808 стоит, приветливо распахнув все три двери.
А тётка за рулём терпеливо ждёт, пока мы, такие красивые, добежим и плюхнемся в изнеможении на мягкое сиденье. Амазонка заваливается мне на колени, несчастная шляпа вот уже в сотый раз сминается как тряпка, мы смеёмся, а немногочисленные пассажиры оглядываются на нас с лёгкой улыбкой.
«Молодёжь...» - вздыхает водительша, и её оханье слышно из кабины все четверть часа, пока мы едем до Киевского...
«Ты видишь, какая погода!» - задумчиво говорит Куся, глядя в окно.
«Махнуть, что ли на этюды... На Оку...»
«Устойчивый антициклон...» - отвечаю я шёпотом, чуть касаясь её мягкого уха.
Она оборачивается, зажигается изумруд: бериллий – три, алюминий – два, кремний – шесть, кислород – восемнадцать...
ОСКОЛОК 14. ФАРЫ, ЗЕРКАЛА И ПОВОРОТНИКИ
«У меня всё встало, и уже целые сутки стоит – девчонки молодые...» - жалуется Родной, отшвыркивая горячий чай из эмалированной кружки и держа во рту огромный кусок пилёного сахара. Перед нами брутальный пейзаж: за гору заходит солнце, а холодная вода отражает его лучи в виде золотистой дорожки, слегка колеблющейся между ленивыми волнами.
Озеро Боровое и впрямь заполнено туристами из Омска и даже из Алма-Аты, и заманчивые женские фигурки в откровенных купальниках тут не редкость. Это наша первая остановка на маршруте, пока всё идёт без происшествий: установка палаток, погрузка-разгрузка машины, приготовление еды – на нас с Кирюхой, скучать нам некогда.
Шофёр Боря честно крутит свою баранку, а во время стоянок либо засыпает, обняв руль, либо сползает на землю и заваливается на маленькое грязное полотенце, которое он хранит в кармане водительсткого сиденья в постоянно смятом состоянии. Наши попытки разговорить его, накатить стакан или хотя бы посмеяться над анекдотом пока успеха не имели.
Родной постоянно достаёт из своего необъятного портфеля большие космические снимки и тупо пялится в них, изредка задавая Редуктору короткие вопросы:
«Владимир Николаевич, вулкан – это морфоструктура или морфоскульптура???»
«Н-не знаю...» - отвечает тот, и на этом научная работа нашей экспедиции пока заканчивается. Слава богу, тут не надо рыть никаких шурфов, а образцы пород, собранные с поверхности, везёт машина.
Вчера в каком-то казахском сельпо мы с Кирюхой купили пару пузырей с косо налепленными этикетками «ТОЧИКИ САФЕД», и теперь, разложившись на скале у берега, медленно потягиваем из своих кружек густую, приторно-сладкую полупрозрачную жидкость:
«Ядрёна вещь, забористая...»
Родной на все эти умеренные пьянки смотрит сквозь пальцы, предварительно предупредив:
«В свободное время хоть на головах ходите, а когда надо работать – работать без
