А дальше был сон: я писал жене, что закончил роман, получил деньги и еду к ней; поставив точку, я пил последнее вино из стакана; потом достал верёвку и долго ее намыливал. Потом – темнота. И вдруг появилась жена: она плакала и роняла цветы на мою свежую могилу.
Сон 5
СЕРДЦЕ
Человек совершил подлость, а другой человек узнал об этом. Он заявил первому, что тот подлец и что об этом нужно рассказать всем. А подлецу этого не хотелось. Он бросился на противника и отрезал ему язык. И видел это третий человек; и сказал подлецу, что тот совершил преступление и что он, свидетель, всё видел. Тогда подлец ответил третьему:
- Ты более никогда ничего не увидишь.
И вырвал свидетелю глаза.
Когда подлеца схватили и привели на суд, он переломал судье руки за то, что тот, решив страшно наказать обвиняемого, тыкал в него пальцами. Подлец, обладающий ужасною силою, расшвырял стражей и искалечил судью.
Подлеца пытались скрутить, но он вырвал откуда-то железный прут и убил двоих судейских; другим успел поломать кости. Убегавшим он перебивал ноги, уползавшим – руки. Судья, живой ещё, кричал от боли. Преступник не мог слышать воплей: схватив секиру, он разрубил судье голову и тем заставил молчать несчастного.
Но толпа схватила безумца, два сильных солдата связали ему руки за спиною. Толпа жаждала казни, а преступник вопил исступленно:
- За что?! За что?!
- Ты бессердечен! – отвечала толпа.
- У меня есть сердце! – выл пойманный.
- Покажи! – шумела толпа.
- Оно стучит! – восклицал подлец.
- Это вовсе не сердце стучит! – не верила толпа.
- Сердце! Сердце! Сердце! – орал безумец в ярости.
Толпа окружила бешеного человека; чьи-то руки растерзали его грудь, выломали рёбра; чьи-то кровавые пальцы вынули из груди сердце. Оно прыгало и трепыхалось.
- Сердце! Правда! Сердце! Вот оно! – изумлённо кричали все.
- Отпустите! – умолял подлец.
- Простим его, – ударил повелительный голос. – Верните ему сердце!
Сжав сердце обеими руками, безумец, шатаясь, выбрался из толпы, пошёл прочь, но вскоре упал у какого-то забора. Над ним мелькнула странная тень. Ужасная рожа бешеной кошки взметнулась над бездыханным телом, лапы вмиг разорвали одежду и кожу. Омерзительная тварь терзала плоть окровавленною пастью, жевала её, упиваясь кровью; на зубах трещали кости.
От трупа осталось лишь сердце – оно откатилось куда-то в сторону. А кошка, пообедав, заурчала с довольным видом, облизнулась и умылась лапкою. Её рожица приобрела мирное и добродушное выражение, глаза томно зажмурились. Мимо проходила женщина с добрым лицом; ей захотелось приласкать милую кошечку.
- Кис, кис, - позвала женщина и, протянув руку, погладила кошкину спинку. И тут кошка издала дикий вопль, подпрыгнула и всеми когтями вцепилась в горло женщины, разрывая его в кровь. Женщина хрипела и дёргалась в предсмертной судороге, кошка сатанински хохотала над ней. И этот эпизод не был последним. История станет длиться, покуда не найдётся пропавшее сердце. А теперь подойдите ближе. Видите эту пилу? Я должен отпилить вашу голову и лишь тогда продолжить свой рассказ.
Сон 6
ГОЛУБОЕ ПЛАМЯ
Первые страницы чёрного альбома исписаны мужским почерком. В нём специалисты распознали автограф Теодора Баннера, одного из самых знатных жителей нашего города. Четыре года прошло с того дня, когда он умер в своём доме от сердечного приступа, в возрасте тридцати двух лет. Из его малопонятного рассказа мы не вычеркнули ни слова.
–
Кофейная гуща на дне чашки пылала голубым пламенем, а я смотрел на него и не мог оторваться. Это пламя всегда являлось мне дурным предзнаменованием. Девять лет назад, когда кофейная гуща впервые запылала перед моими глазами, мой старший брат повесился в собственной спальне, не оставив ни малейшего намека на причины такого поступка. Восемь лет назад мой дядя бросился под поезд – и опять-таки по непонятным причинам. Три года назад мой отец вышел из дома и пропал без вести. Теперь, стало быть, дошла очередь и до меня.
Погода вполне соответствовала духу наступающей драмы: вечерний воздух отличался такой чёрною густотой, что, казалось, мог выдавить стёкла из окон и хлынуть в комнаты. Впечатление усиливалось булькающей водой, стекающей с крыш, ибо дождь шёл непрерывно. Но ничто не могло удержать меня дома. Я вышел на улицу и до полуночи бродил по холодному и промокшему городу. С каждым шагом меня всё сильнее охватывало предчувствие приближающейся смерти. Это было тем тяжелее, чем дальше я уходил в воспоминания. Вряд ли они заинтересуют вас; скажу только, что всю свою сознательную жизнь я преуспевал во всём, за что брался, и оттого привык жить красиво. Особенно хороши были мои стихи. И ещё – коль уж я заговорил о хорошем и красивом – сказочно прекрасной была моя жена. Ну вот, пожалуйста: я уже думаю о ней в прошедшем времени. Оно и понятно. Как ещё должен думать тот, кто обречён?
Мне стало жаль нашей любви. В первый год нашего супружества Каролина часто говорила о бесконечном счастье. Разговоры, впрочем, вскоре прекратились, хотя само счастье никуда не ушло. Теперь можно прямо сказать: мы упивались этим счастьем, а в чём оно заключалось – не думали. Нам хотелось жить и любить. Я говорю банальные, избитые вещи. Но нужно понимать душевное состояние того, кто уже приготовился к смерти.
И ещё мне стало жаль моих талантов и моих успехов. Я умру, и всё, чего я достигал годами, пропадёт, исчезнет, рассыплется в прах. Вот то, что в тот вечер терзало меня до боли в сердце. Ожидание смерти тяжелее самой смерти, и сегодня я почувствовал это.
Вернувшись домой телесно и душевно
