КОРОВА
Коровами обычно торгуют на ярмарке.
Я пошёл в городишко. Иметь корову – моя давняя мечта, мне хотелось душевного тепла и духовной близости. Я был уверен: нежное сердце коровы таит неиссякаемые запасы человеколюбия и заботы о ближнем.
Корова умна и отзывчива. Пусть лопнет по швам идиот, говорящий, что корова ничего не понимает! Корова умеет петь и плясать. Пусть лишится языка болтун, заявляющий, что корова неуклюжа! Корова даже пьёт водку… Лучше помолчите!
И вот я возник на окраине городишки. Шум и гам захлёстывали ярмарку. Там и сям шныряли пьяненькие рожи, продавцы божились и делали честные глаза, прочий люд шуршал, гомонил и восклицал отрывочно: «Мошенник! Зарезал! Рвач! Глаза твои бесстыжие!». Особым ничтожеством выглядел нетрезвый крестьянин, опиравшийся о ветхий столбик и оглядывавший всю эту суету царственным, как ему казалось, взглядом; на самом же деле этот взгляд был мутноват и туповат, а сам глядящий отличался оборванностью одежонки и сизою небритостью щёк. Вот кто-то подошёл к нему и спросил: «Сколько просишь за корову?». Тот пошатнулся, раскосил обезьянью рожу улыбкой и что-то булькнул в ответ. Подошедший выпалил: «Дурак, пороть тебя некому!» – и отошёл прочь. Тут только я заметил, что позади босяка стоит изящная скотинка в рыжих пятнах и с задорными рогами. Корова радовалась и улыбалась (чистая правда!), приплясывая на верёвке вокруг столбика. Я не мог поверить, что этот драный обормот, мотающийся рядом, и есть её хозяин.
Я подошел к нему и начал: «Послушай, любезный…», но не успел закончить фразу. Обормот улыбнулся, взвыл сладко «ы-ых!», изображая правою ногой какую-то танцевальную закорючку; потом присел, встал и только тогда выговорил: «Бери болезную, почти даром!». Последнее явно относилось к коровушке; та прислушалась, мотнула головою и весьма поэтично протянула: «Му!». Гнилой столбик качнулся; обормот дохнул винным перегаром. Сознание моё несколько помутилось: мне показалось, что корова махнула хвостом, и его конец написал в воздухе латинское Z; затем навозная земля разверзлась под ударом коровьего копытца, из трещины вылетело облачко зелёного дыма, и в его эфирном нутре чей-то голос выдохнул: «Боже мой, когда ж я сдохну…» Я мотнул головою, прогоняя видение, а затем всё же спросил о коровьей цене…
Не помню, как это случилось, но вскоре я дружески беседовал с крестьянином. Его звали Николашкою, а корову – Машенькою. Обормот решил поселиться в городишке: некий одинокий родственник, недавно ушедший в мир иной, оставил Николашке и его жене (которую я, слава богу, не имел чести лицезреть) небольшой домик. Теперь босяку не была нужна корова, ему требовались приличные сапоги, одежда да шапка, да ещё для жены сарафан с обувкою; да ещё он желал, чтобы на водку хоть немного осталось. Из всех этих желаний и сложилась цена на Машеньку – не скажу, что малая. Скорее замечу, что весьма немалая. Я задумался на минутку, а Николашка тем временем вынул из котомки штофик, откупорил, глотнул белесой жидкости, нюхнул рукав, высморкался со смаком в землю и утёр нос двумя пальцами.
- Слушай-ка, выпей, а? – прогудел он мне. – Чую, человек ты хороший. Из бутылки брезгуешь? Так у меня вон стопочка есть. Выпей, а?
Я не люблю фамильярностей. И ещё я не люблю пьяниц, сам не пью водки… и вообще… И вдруг вижу, как штофик, поцеловавшись с гранёною стопкой, наполнил её своим содержимым, после чего чувствую, как оное, содержимое, перелилось в моё собственное горло. И мне стало так хорошо и легко, что я вынул деньги, отсчитал требуемое и отдал Николашке… Леший меня возьми! Тот принял бумажки, помусолил, бормоча; затем убрал за пазуху и завопил на всю ярмарку: «Продано! Выпьем!». Я поскорее ухватил коровью верёвку и хотел уйти, но Николашка поймал мою руку.
- Ты что, обиделся? – удивился он; его рожу скосило набок, щетина встала дыбом, глаза раскрылись так, что в зрачках я прочёл недоумение. – Пойдём, выпьем, я угощу!
Я, дурак, зачем-то согласился. Этот Николашка был колдун, не иначе. Выдернув ладонь из его лапищи, я молча зашагал к трактиру, а оборванец семенил рядом и трепал языком:
- Хороший ты человек. Сразу видно. И лицо у тебя доброе… Я тебя уважаю!
Он опьянел и освинел, его хохот обрёл неприличие. Мне становилось стыдно за моего спутника; однако силуэт трактира, возникший на горизонте, дал надежду на скорую развязку. До синих пятен успел надоесть мне этот Николашка!
Я привязал Машеньку у входа в трактир и вошёл в заведение. Пьяница вволокся за мною. Нет нужды описывать внутренности этого пристанища винопийц. До звания интерьера им не хватало чистоты и пристойности. Скажу только, что я не смог долго дышать смрадом несвежей пищи, дешёвого вина и злого табака; в голове моей вспухла муть и зазвенели адские бубенцы. Вогнав в глотку три рюмки неприятного пойла, я вышел на улицу. За мною плелась какая-то синеватая тень, увенчанная сморщенным жёлтым личиком. У меня не хватило здоровья разглядеть её хорошенько. Целую вечность я отвязывал конец верёвки от столба, стараясь не замечать чувственных вздохов, издаваемых моею новоприобретённой скотинкою. Потеряв, наконец, терпение, я в сердцах отгрыз узел зубами и плюнул им в перспективу, взмахнув при этом головой, каковая звучно хлопнула ушами. Дурацкий хохот, последовавший за сим, означал, что мой плевок попал в человечье тулово. Мгновеньем позже оное вынырнуло из вечерних сумерек. Неизвестный оказался, естественно, Николашкою. Он вновь привязался ко мне, на этот раз с предложением пойти к сапожнику и выбрать сапоги. Идти было недалеко, и мы двинулись неуверенными ногами. Корова с достоинством плелась позади.
Найдя сапожника, который не успел ещё убрать самодельный короб со своим товаром, Николашка залез в груду сапог, аки червь в навозную кучу. Выдернув из неё блестящие голенища, натянул их на ноги, поплясал на месте, хрюкнул от удовольствия и сразу же нудно запричитал, сбивая цену. Сапожник плаксиво отбрехивался; потом начал злиться, и в его лексиконе замелькали нецензурные примеси. Оборванец же веселился от всей души, щеголяя козликом в новых сапогах.
- Водки!!! – весело и страшно выл он, забыв, видимо, что мы уже не в кабаке. – Хозяин! Три стакана и бегемотью ногу в соусе! Как подаёшь, скотина?! Пошёл вон!
При
