А ещё через несколько минут сияющий Сидоров влетел в простоквариум, обежал его вприпрыжку, грохнулся в кресло и весело захохотал. Мозг резюмировал итоги дня. Полная победа! Никаких потерь! Блестящее будущее! Ни одного врага! Ситуация требовала шампанского. Сидоров кликнул Васю Ташкента и послал его за выпивкой. Тот метнулся в винную лавку и принёс несколько бутылок в корзинке. Вскоре шампанское плюнуло пробкою в потолок и защекотало горло пузырьками. Следом из корзинки была вынута коньячная бутылка, благородное содержимое которой тут же устремилось догонять порцию шампанского. И разлилось по телу такое счастье, что возжелало оно объять весь мир и разделить с ним великолепие бытия. И познала душа безоблачное удовольствие, и испытала, что есть хорошо!
Хорошо?! Но что оно означает, это безграничное веселье? Почему он так пьян от рюмки коньяку? Почему так хочется выпить ещё? Такого с ним никогда не бывало. Стало страшно. Холодея, Сидоров запустил руку во внутренний карман пиджака и едва не вывалился из кресла. Вторая капсула с пьяным вирусом лопнула и её содержимое вытекло на подкладку. Когда она лопнула? Минуту назад? Час назад? Да хотя бы и десять секунд – от этого не легче. Заражён!!! Мелькнула мысль: а как же научная дискуссия, непременный фактор передачи болезни? Ведь Сидоров почти не участвовал в умных разговорах. Вот именно: почти! Следом мелькнула и вторая мысль: а что, если вирус изменчив? Да и какой разговор считать умным, какой – глупым? Что теперь делать? Кто он теперь? Учёный? Об этом придётся забыть. Ещё немного – и мозг откажется служить интеллекту. Пропойца? Это вернее всего. Неизлечимый, опустившийся пьяница. Нет ничего гаже. А это значит: всё кончено, осталось приблизить конец. Сидоров влил в глотку полбутылки коньяку, вынул из ящика конторки громадную полупудовую кувалду, широко ею размахнулся и ударил по своей несчастной голове…
И он бредил, и видел сон: Дрыльпупель и Фраерцыгель в бальной зале танцуют польку-бабочку; Дрыльпупель в правой руке держит вилку с кусочком жирной сёмги, коею закусывает на лету; розоватый жир разлетается брызгами, пачкая манишку Фраерцыгеля; тот злится, несётся к подносу с вином и яростно выпивает стакан. В залу влетает стрелок с ружьём и открывает пальбу. Первый выстрел выбрасывает Дрыльпупеля в окно, второй разрывает Фраерцыгеля в клочки. Кровь заливает всё вокруг. Сидоров размазывает её по своему лицу, она липнет, попадает в глаза, отчего мир становится красным.
И тут Сидоров проснулся. Никакая то была не кровь: за окнами печально разлилась багровая полоса рассвета. Голова казалась тяжёлой, но не больною, не заражённою. Видимо, выпил лишнего. Однако думалось легко – обо всём знакомом и обыденном. События же предыдущего дня рисовались весьма туманно, будто сон. Было ли всё это? Пьяный вирус, Дрыльпупель, Фраерцыгель… Не чепуха ли это, не галлюцинации ли? Пожалуй, так оно и есть. Простоквариум – вон там он: поезжай и потрогай. Вася Ташкент – налицо: разбуди его, и он окатит тебя запахом лука. Коньяк – тоже материален: стоит себе на столе, бутылка ополовинена, рюмка тут же пристроилась. А учёные враги, стыдологическая камера и тот синтетический вирус – всё сон, глупый похмельный сон. Но по какому же поводу Сидоров напился?
Однако пора вставать. Хотя… Не поспать ли еще часок? Куда торопиться?
Ну вот, теперь всё в порядке, бодрость и свежесть в теле. Холодной воды в лицо, чашку кофе покрепче – опять нормальный человек. Вот и Вася Ташкент: смахивает себе тихонько тряпочкою пыль с автомобиля. Привычная дорога, привычный простоквариум, покой, тишина и уют кабинета.
И вдруг благоговейную тишину грубо порвал телефонный звонок. Сидоров взял трубку и начал слушать. Лицо его становилось бледным. В трубке звенел незнакомый металлический голос, чеканивший фразы: «Ваши показания нам очень нужны. Доктор Фраерцыгель и академик Дрыльпупель найдены мёртвыми. Возможно, им подложили сильный яд. Труп профессора Какеля похищен из анатомического театра. Алло! Вы меня слушаете?». Но Сидоров уже не мог ничего слышать. Он сползал на пол, держа в одной руке трубку, а другою указывая в потолок. Шляпа надвигалась на его безумные, с краснеющими белками глаза. А в воздухе, не касаясь пола, плясали польку-бабочку Дрыльпупель и Фраерцыгель. Сияние разливалось над их головами, и в нём, будто в зеркале, Сидоров увидел собственный труп.
ЧУДЕСА БЫВАЮТ
Марциан думал о самоубийстве, и это было нелегко. Не говоря уже о том, что лишать себя жизни грешно и преступно, надо заметить, что спасаться таким способом от карточных долгов – смешно и трусливо. Что о нём станут думать сын и Камилла? Как они выживут без него? Сын ещё мал, а Камиллу, молодую, нежную женщину, смерть любимого мужа может свести в могилу.
Впрочем, так ли нужно самоубийство, если можно отыграться? Но к чему этот самообман? Отыграться уже невозможно; не лги сам себе, Марциан! Все надежды в прошлом, их теперь нет. Вот тьма охватывает сад; вот воздух свежеет и становится прохладным; вот луна засияла; вот звёзды высыпались на небесное блюдо. Тьма и воздух почти осязаемы: они есть. Луна и звёзды видимы: и они есть. А рухнувшие надежды неосязаемы и невидимы: стало быть, нет их, и надеяться невозможно.
Эти мысли неслись в голове Марциана. Он стоял на крыльце своего роскошного дома, опершись о перила. Да, надежды рухнули и погибли, а впереди – бедность. Неодолимая бедность, страшная, как эта тьма в глубине сада. Будто проклятье свалилось на его семью, опустошило его денежный мешок и ларец Камиллы, где раньше лежало старинное фамильное золото. Истинное проклятье: дело дошло до того, что Марциан унёс в ломбард старинную с позолотой икону своего прадеда. Впрочем, это проклятье Марциан накликал сам. Его погубила страсть к азартной игре. Его погубил капитан Сальваре.
Это началось несколько месяцев назад, когда капитан Сальваре был лучшим другом Марциана. Капитан вернулся в родной город после долгой отлучки и первым делом навестил старого приятеля. Они сидели в тёмной прохладной библиотеке, за окнами которой сиял тёплый летний день; перед ними стояла бутылка старого хереса; в их пальцах дымились дорогие сигары. Все эти прелести, как и улегшаяся уже радость встречи, теперь не доставляли собеседникам того удовольствия, которое могли явить при иных обстоятельствах. Дело в том, что Марциан оказался в затруднительном положении: незадолго до приезда Сальваре он потерял много денег при неуспешной сделке. Капитан, едва появившись в городе, тотчас узнал об этом и ринулся на помощь другу. Но Марциан отказывался
