– Какой дурак откажется от выигрыша? Эти уважаемые люди – свидетели нашего договора.
Кирино вдруг успокоился, сдержанно хмыкнул и поднялся. Важный, будто павлин. С глазами горящими и хитрыми, как у кошки перед броском. Нико не понравился взгляд ноойца. От него похолодело в груди.
Сунув за пазуху скрученную бумагу, принц отправился вслед за капитаном. Как скрипел он зубами, платя за рабов!
Рутина дня, приправленная качкой, не давала желудку успокоиться. Тошнота накатывала с новой силой. То и дело кто-нибудь из путешественников перегибался за борт. Зрелище было отвратительное, но спускаться в душную каюту, пропахшую плесенью, не хотелось.
До вечера Нико слонялся по палубе. Потом увидел, как матрос бросает рабам сухари. Как пленники дерутся за еду, словно звери. Как взрослые бьют детей, а те плачут, но лезут, чтобы собрать с пола крошки.
– Эй! – Нико подошел и раздраженно пнул клеть. – Самые прожорливые, что ли? Отсажу вас отдельно и заморю голодом, если не будете делиться.
Ему ответили злобными взглядами.
– Оглохли?
Мужчины позволили остальным взять по сухарю. Послышался жадный хруст. Кто-то закашлял.
Не в силах терпеть вонь, Нико отошел от клетей.
– Тупые, как собаки, – выругался он.
Животные и невольники не имели для него отличий. Те и другие дурно пахли, не отличались умом, смотрели дико и враждебно. Их даже держали в одной части корабля. Но рабы нравились юноше в разы меньше гепардов и псов редкой породы. Людское непокорство пугало. Он привык к подобострастию и благоговейному ужасу, а его новые слуги выглядели волками, готовыми разорвать хозяина на куски.
Посидев какое-то время на ящике под навесом и промаявшись тошнотой, Нико успел пожалеть о том, что не отправился в путь на галеоне отца. Там о нем бы позаботились, а тут вся забота состояла в кормежке три раза в день и вечернем чае с травяным привкусом. Большинство путешественников развлекались выпивкой. Нико держался в стороне, игнорируя издевки и смех. На голодный желудок вино могло сыграть с ним злую шутку, особенно теперь, когда многочисленная стража Кирино не спускала с него глаз.
– Эй, господин. Есть будешь тут или внизу? – спросил Чилит – узкоглазый вихрастый парнишка – сын капитана.
– Опять разносчиком бегать заставили? – вяло отозвался Нико. – Пожалуй, тут поем. И принеси нормального чаю, а не этот силос.
– Ох ты ж, цаца! – скривился Чилит. – Пей, что дают. Я тебе не служка, ясно?
– Из тебя и служка никудышный. Чем опять провинился?
– Папашу спроси! Он мне за каждый вдох оплеуху вешает.
Чилит развернулся и потопал обратно, почесывая тощую спину.
Как и ожидалось, любопытные не выдержали долгого молчания. Под навес, где сидел Нико, принесли кто коврик, кто подстилку, кто скамью. Расселись, заключив юношу в круг, и стали ждать ужин. Нико фыркнул про себя – назойливые стервятники. Но глубоко внутри ему было лестно.
– Ты где так играть научился, парень? – спросил торговец пряностями, с кряхтеньем устраиваясь на подушке.
От него несло потом и резким запахом духов. Нико опять затошнило. Он постарался незаметно повернуться в сторону.
– Где учился, там уже не учат.
– Эй, эй. – Торговец покачал толстым пальцем и указал на стоявших рядом загорелых наемников с секирами на изготовку. – Мои малыши подрежут твой язычок, если высунешь его слишком сильно.
Нико глянул на мужчин. Мощные руссивцы напоминали быков. Один левша. Хорошая стойка. Второй младше и неудачно держит секиру – на выпад уйдет пара драгоценных секунд.
– Мой учитель умер, он не сможет тебя научить. Я просто экономлю твое время.
– Я слишком стар, чтобы идти в школу го, – рассмеялся торговец. – К тому же я играю лучше всех на юге Соаху. Но ты, парень, удивил меня. Кто твой учитель?
В Падуре его называли Нищим дураком. Он раздавал выигрыш оборванцам или выкупал рабов. В городе Такалам называл себя сокращенно – Така, и люди думали, что это от «тавья» – «нищий», «карус» – «дурак». На самом деле учитель не хотел, чтобы падурцы знали о его высоком положении и нарочно поддавались, но врать и придумывать себе клички он не мог, поэтому ловко использовал начало валаарского имени и поступки, за которые его впрямь легко было назвать нищим дураком. Этот хитрец не солгал ни в чем и добился цели, используя людские домыслы.
– Сожги меня затмение! – выпалил торговец, брызгая слюной. – Это тот старик, что обыграл меня трижды! Он наконец-то помер?
– Да, – сухо ответил Нико.
Люди под тентом загомонили. Стали засыпать юношу вопросами о таинственном незнакомце, обыгравшем всех мастеров Падура.
– А ученик не пошел по стопам учителя, – ехидно сказал подошедший Кирино.
Любопытство не позволило ему остаться в стороне. Нооец сел на скамью, поставленную слугой, закинул ногу на ногу. Сунул руки в широкие рукава.
– Чего же ты не дашь рабам вольную?
– А ты перенимаешь все глупости своего учителя?
Торговцы захохотали. Между Нико и Кирино возникло напряжение, прерванное шествием из камбуза. Корабельная мелочь, понукаемая Чилитом, принесла раскладной стол и ужин для каждого. Нико смотрел на еду через силу. В противовес ему рабы пялились с жадностью, исходили слюной. Юноша сжевал кусочек мяса и понял, что он вот-вот пойдет обратно. Желая вырваться из кольца любопытных и избежать очередного рвотного позыва, Нико сказал, что у него совсем нет аппетита, и встал из-за стола.
– Хорошее мясо оставляешь! – воскликнул какой-то шустряк. – Двинь-ка мне!
– За него уплачено, так что лучше покормлю своих собак, – надменно отозвался Нико.
Он подошел к клетям и высыпал содержимое тарелки в щель между прутьями. Чавканье, блестящие глаза, вонь. Мгновение спустя принц повис над морем, перегнувшись через парапет. Болезнь одолевала его.
В лицо били прохладные брызги. Волны в лучах заката казались золотисто-розовыми, как персиковое вино. Нико повисел еще немного, выпрямился, утирая рот платком, и вздрогнул от неожиданности, увидев справа от себя капитанского наемника – Ноба. Парень был лет на пять старше принца. Жилистый, дочерна загорелый.
– На вот, капитан передал.
Ноб сунул Нико маленький мешочек.
– Это что?
– Лекарство, чтоб не мутило.
– Откуда такая забота?
– Забота оплачена. А ты уж больно недоверчивый, – хмыкнул Ноб.
Он вытянул из мешочка зеленоватую пастилку и сжевал, показывая, что отравы в лекарстве нет. Раздвоенный язык скользнул по обветренным губам. Ноб принадлежал культу Кобры, где черное солнце считалось капюшоном змеи. Он гладко брил голову, чтобы врагам при
