— В полиции Жан ничего не сказал, — глядя прямо перед собой, ответил Эрнест. — Был так сильно испуган, что… да нет, я преувеличиваю, конечно, но хорошо, что мы успели пописать заранее. Но что вы собираетесь делать с ним, доктор? Вас он боится гораздо больше полиции, ну прямо как Гитлера. Или Фантомаса. Может быть, я чего-то не знаю, месье, и вы в прямом смысле слова выедаете мозг провинившимся подчиненным?
Он снова повернулся к Шаффхаузену, и тень раскаяния промелькнула по его усталому лицу:
— Доктор, знаете… если в этом и было что-то предосудительное на ваш взгляд… не наказывайте Дюваля, пожалуйста. Во всем, что произошло, виноват только я один. Если вы меня прогоните, я не пропаду, а вот он… думаю, что пропадет. Мне плевать на чужое мнение, ему нет. И я очень сожалею, что втянул его в историю с полицией, правда. Все так хорошо начиналось… Мне бы промолчать там, в парке, но взяло за живое, знаете ли. Напомнило кое-что…
«Он бы в такой ситуации точно не промолчал. И Сезар тоже.»
Шаффхаузен снова умозрительно вернулся к тому, что видел на лице Дюваля — то была не вина за случившееся, то был мучительный стыд, детский стыд мальчика, которого застали за мастурбацией и отхлестали по щекам.
Эрнест не мог знать, что Дювалю доводилось бывать задержанным и даже давать показания, как участнику студенческих акций протеста. Не такой уж он был рохля и неудачник, чтобы корчиться от страха в полицейском участке, иначе Шаффхаузен не взял бы его к себе в клинику… И происшествие не стоило того, чтобы увольнять его, вернет свой штраф и будет чист, да и репутация клиники вряд ли как-то пострадает от этого случая. Но Верней был прав в том, что Жан испытывал сильный страх за свое профессиональное будущее — и чем больше Шаффхаузен размышлял о природе этого страха, тем крепче делалась его уверенность в том, что являлось его истинной причиной.
Эрнест защищал его так, как не всякий рыцарь станет биться за даму сердца… А это может означать лишь одно — Дюваль пал жертвой его дерзкой сексуальности.
— Он испугался не полиции. — убежденно проговорил доктор. — Его страх касается того, что случилось между вами. Что бы это ни было, он нарушил профессиональную этику, и знает об этом. И знает, что я догадываюсь…
Он помолчал короткое время, потом вздохнул и предложил молодому человеку сделку:
— Я выполню вашу просьбу и не стану отстранять его от работы с пациентами при условии, что вы сами мне расскажете то, что пытались скрыть от полиции. Я не полицейский, но если даже тупой жандарм догадался, что вы не просто мочились, то от меня вам тем более нет смысла это скрывать. Потому что у меня есть все основания полагать, что такова ваша реакция протеста на двойное предательство — со стороны отца и со стороны вашей бывшей невесты. И, если все так, как я думаю, у нас с вами появляется материал для работы с тем, что осталось не доработано два года назад.
Эрнест не колебался ни секунды:
— Хорошо, я согласен. Я знаю, что вы всегда держите слово. И расскажу вам все, что хотите знать, даже в подробностях, если это для вас важно. Только, доктор… прошу вас… успокойте Жана… то есть, доктора Дюваля. Успокойте его сегодня, а то, боюсь, он до завтра не доживет со своими угрызениями совести. Вы же знаете, такое иногда случается.
И вот теперь он взглянул на Шаффхаузена по-настоящему просительно, и тревога в его голосе была искренней.
— Мы будем беседовать здесь, или все-таки вернемся в ваш кабинет?
Эмиль устало выдохнул и опустил руки на руль. Тревога Эрнеста за Жана все же оправдала его худшие опасения, но кое-что несомненно прояснила.
— Успокойтесь насчет доктора Дюваля, месье, он человек обязательный, я ему поручил написать отчет о вашем лечении и представить мне его завтра утром. На случай сильного волнения, он знает, в какой дозировке принимать успокоительные капли. И к суициду не склонен, в отличие от вас, идеалиста.
Он завел мотор и проехал в ворота клиники, уже погруженной во мрак быстро наступающей южной ночи. Цикады заливались на окрестных акациях звонкими трелями, летучие мыши сновали в бледных отсветах фонарей, освещающих подъездную аллею. Лишь несколько окон на первом и два окна на втором этаже были освещены, остальное здание погрузилось в темноту. Пьянящие запахи лаванды, левкоев и глициний (4) делали воздух подобием одеколона, который можно было буквально впитывать всеми порами кожи.
Поставив машину у центрального входа, Шаффхаузен вдруг осознал, что не хочет идти в душный кабинет.
— Вы не возражаете, если мы пройдем в беседку? — и он указал Эрнесту на белеющую в глубине парка ажурную конструкцию.
— Надеюсь, вы в полночь не обращаетесь в вампира, и мне не придется возвращать свой долг артериальной кровью? — нервно усмехнулся Эрнест, но послушно повернул в указанном направлении.
У него не было оснований подозревать Шаффхаузена в своеобразных чувственных наклонностях, но в голову молодого человека все же закралась невольная мысль — а может, негодование респектабельного доктора, его возмущение поведением Жана было ни чем иным, как ревностью? Возможно, не ревностью любовника, но ревностью отца, учителя, патрона?..
Прежде чем вступить под темный купол, оплетенный глицинией и диким виноградом, Эрнест обернулся к доктору и с нарочито-театральным жестом промолвил тоном Леандра (5):
— Предупреждаю, если вы попытаетесь меня поцеловать, я буду кричать!
— Я тоже. — коротко парировал Шаффхаузен. Шутки шутками, но разговор предстоял серьезный.
Жестом гостеприимного хозяина, доктор указал Эрнесту на широкую мраморную скамью, сам же сел на такую же напротив. Вынув из внутреннего кармана мундштук и портсигар, он предложил сигариллу своему собеседнику, прежде чем закурить самому. Сделав пару затяжек, он облокотился на подлокотник и ослабил галстук на шее. Все-таки их беседа не должна носить характер формального допроса.
— Итак, месье, я хочу услышать от вас по-возможности, правдивый рассказ о том, что произошло между вами и месье Дювалем с того момента, как я ему доверил вести ваш случай.
Комментарий к Глава 8. Неожиданный скандал
1 Жан Кокто был талантливым художником, и в последние годы жизни действительно расписывал часовни - на юге и в Мийи-ЛаФоре
2 Citroen Traction Avant, модель выпуска 1936 года
3 “давить гуся” - мастурбировать на мужском жаргоне
4 глициния - красивоцветущая
