Доктор достал пачку денег и со вздохом отсчитал требуемую сумму. Оставшихся двухсот франков едва хватило бы на погашение счета за электроэнергию за последние две недели… А его еще ждали другие мелкие, но срочные счета за продукты, воду, медикаменты…
«Допустим, с Дюваля я эти деньги удержу, а вот с месье Вернея получу их не раньше, чем извещу его папашу о том, что он жив-здоров и снова развратничает… Кстати, насчет графа — мысль хорошая, наверное, это единственное, что сможет приструнить его отпрыска, который уже снова начал действовать мне на нервы…»
Комиссар проводил его в помещение, где находились задержанные, и приказал сержанту выпустить их. Доктор сохранял на своем лице маску непроницаемости на протяжении всего того времени, что им потребовалось на завершение формальных процедур и пути до машины. Перед тем, как сесть за руль, Шаффхаузен сухо поинтересовался, где Дюваль оставил свой Ситроен.
— У площади святой Мадлен, месье… — красный от смущения и прячущий глаза Жан был сейчас так жалок, что даже омерзения не вызывал — просто легкое презрение. Он забился на заднее сиденье «Форда» и замер там, как мышь.
«И это мой студент, на которого я возлагал большие надежды, в которого я вложил уйму времени и сил…» — разочарованно подумал Шаффхаузен, ощутив себя в шкуре графа де Сен-Бриз, которому впервые стало известно о гомосексуальных наклонностях его единственного сына.
«Классический контрперенос в действии…»
Эрнест, напротив, держался с некоторым вызовом, у него с защитной агрессией, да и с агрессией вообще, судя по выходке с полицейским, дело обстояло намного лучше, чем у молодого психиатра. Он сел на переднее сиденье и был даже почти расслаблен, но тоже избегал смотреть в глаза Эмилю и потому отвернулся к окну.
Шаффхаузен привез Дюваля на площадь Мадлен и, молча покинув машину, прошел вместе с ним до его СТА.
— Доктор, я… — попытался что-то проблеять в свое оправдание Жан, но тот прервал его лаконичным жестом:
— Завтра. Завтра вы мне напишете отчет о вашей работе с пациентом. Начиная с момента, когда за вами закрылась дверь моего кабинета. По часам. Если надо, то по минутам. И отдельно напишете мне о том, что случилось с вами здесь. Да, и еще я удержу из вашей зарплаты двести пятьдесят франков — двести это штраф, который я уплатил за вас, а пятьдесят — мои услуги водителя для вас, месье.
Не дав ему ответить, он развернулся и пошел обратно к машине. Сев за руль, он тронулся с места. Некоторое время в машине висело тяжелое молчание, Шаффхаузен был слишком разгневан, чтобы нарушить его первым, Эрнест же молчал из принципа, видимо, не желая давать доктору никаких объяснений.
Уже у ворот клиники, Эмиль затормозил и встал у обочины. Он смотрел прямо перед собой и продолжал молчать.
Эрнест, взявшийся уже было за ручку двери, выпустил ее, заметив, что доктор не торопится покидать машину. Томительное молчание тянулось еще несколько минут, прежде чем молодой человек решился его нарушить:
— В чем дело, месье Шаффхаузен? Вы ждете от меня объяснений? Но ничего не было. Этот олух в полицейском мундире все неправильно понял. И стал распускать язык, за что едва не схлопотал в морду… Вот и все.
Эрнест на секунду смешался, но затем пожал плечами с деланным равнодушием.
— Когда двое парней заходят в кусты и расстегивают штаны, этому есть простое и естественное объяснение. Не понимаю, чем оно вас не устраивает. Если вы читали протокол, доктор, то знаете, что ничего «такого» этот озабоченный фараон там не увидел. И если бы он не начал делиться вслух своими больными фантазиями, мы бы тихо-мирно разошлись, и вы бы ничего не узнали.
Шаффхаузен поднял брови:
— Ну что ж. В таком случае мне придется прямо сейчас просить объяснений у доктора Дюваля. Раз вы не делали ничего предосудительного, стало быть, ему нечего стесняться. Что касается вас, я сыт по горло вашими выходками, и очень рад, что это событие ускорит вашу встречу с отцом и освободит мою клинику от вашего присутствия.
Верней стойко встретил испепеляющий взгляд Шаффхаузена, и выдерживал его около минуты, не опуская глаз.
— Не ожидал от вас, месье, что вы опуститесь до подобных угроз. Хотите позвонить отцу — позвоните. Но лучше от этого не станет никому, поверьте. Что до меня, я не хочу его видеть, и найду способ избежать встречи.
Шаффхаузен пропустил попытку Эрнеста свести все к ошибке полицейского — будь так, как он говорит, Дюваль не цвел бы всеми красками стыда, арест за то, что они мочились на чью-то клумбу, не поверг бы его в такое состояние. Но эта разборка предстоит ему назавтра. Сейчас он желал довести до сведения Эрнеста, что его ожидает преследование со стороны обезумевшего сначала от счастья, а после от ярости, папаши, и что он своим дурацким поведением рискует теперь лишиться своего приюта у доктора.
— Вы не поняли, месье. Я не буду звонить ему. Это сделает комиссар. Или вы полагаете, что граф не поднял на уши всю полицию юга Франции в поисках вашего бездыханного тела? А тут тело обнаруживает себя в кустах Антиба в компании молодого человека за каким-то непристойным занятием — а что занятие было непристойным, следует из протокола полицейского допроса. Думаете, кому ваш отец поверит в этом случае? Ну, а сложить два и два и понять, что вы у меня, ему не составит труда. И куда вы тогда сбежите от него, без денег и понимания, как вам дальше жить?
Эрнест вспыхнул и плотно сжал губы, как будто с трудом удержал крепкое словцо.
— Я не назвал своего имени комиссару, — медленно проговорил он. — Документов у меня собой не было, даже водительских прав. Откуда им узнать, что я имею какое-то отношение к Сен-Бризу? Если только вы этого не сказали… Но ведь вы же не сказали, месье Шаффхаузен?..
Он судорожно сглотнул, перевел дыхание и снова заговорил:
— Если он явится сюда, мне, конечно, придется уехать. Ну… я что-нибудь придумаю. Доеду до Испании автостопом, а там видно будет. Вы же знаете, месье — когда сам готов помочь людям, они тоже готовы помогать тебе.
Шаффхаузен уловил то, что хотел поймать — страх. Но страх чего? Разоблачения его жестокого шантажа, который ничуть не лучше поступка отца? Или чего-то важного, что ускользало от самого доктора, но было известно графу или виконту? Что-то он недоговаривает, что-то прячет…
— Я не сказал, но не могу поручиться, что Дюваль промолчал.
