5 персонаж комедии дель арте, герой-любовник
========== Глава 9. Жан и Жанно ==========
— С того момента, как вы поручились честью, что не сделаете Дювалю ничего дурного, у меня больше нет причин лгать вам, месье Шаффхаузен, — спокойно ответил Эрнест. — С чего же мне начать? Право, я в затруднении.
Он вынул изо рта сигариллу, выпустил дым и, откинувшись на спинку скамьи, прикрыл глаза.
— Прежде всего хочу признаться вам как на духу: мысль о том, что Жан ко мне неравнодушен, зародилась у меня еще три года назад, во время нашей первой встречи. Понимаете, он так меня ненавидел, смотрел на меня с таким отвращением, что, само собой, привлек мое внимание. У меня тоже случались такие «приступы ненависти» к Сезару, когда я еще не разобрался в природе своих чувств… Он же был моим учителем рисования в Кондорсе, постоянно придирался, и я его ненавидел больше всех других учителей, всегда старался вывести из себя. Да, простите, я отвлекся… но я только хочу объяснить, почему поведение Жана показалось мне весьма симптоматичным, как принято говорить у вас, психиатров. Конечно, тогда у меня и в мыслях не было как-то его провоцировать, я был поглощен своим горем, но временами мне просто жаль становилось беднягу. Особенно после того, как однажды застал его в прачечной в обнимку с моей ношеной рубашкой…
Эмиль слушал молча и мысленно пытался сопоставить то, что ему рассказывал о Дювале Эрнест и то, что он сам имел возможность наблюдать в их отношениях. Ему припомнилось, что Дюваль всегда с большой неохотой включался в разговоры о виконте, часто делал вид, что не замечает его присутствия, безэмоционально и отстраненно обсуждал результаты вспомогательной терапии… Он не вел себя так в отношении других пациентов. Более того, если у него случались негативные переносы, он обычно их хорошо осознавал и приходил на супервизию к нему или доктору Мелману. В отношении Эрнеста Вернея такого не случилось ни разу, что тоже выглядело подозрительно для начинающего врача-психиатра. Но куда более странно, что тогда сам Шаффхаузен не придал таким тревожным признакам должного значения. Что ж, теперь приходится пожинать плоды своей невнимательности.
— Значит, вы уже тогда знали о том, что ординатор к вам неравнодушен? Почему же не сообщили мне об этом в процессе вашего лечения?
— Почему не сообщил? — удивленно переспросил Эрнест. — Но… зачем? По-моему, личные чувства доктора Дюваля — это его личное дело, тем более, что он сам их не очень-то осознавал до недавнего времени.
Он сделал еще одну затяжку: кубинская сигарилла была прекрасна, он давно не испытывал такого удовольствия от курения. Но романтический антураж их психотерапевтической сессии выглядел для Эрнеста чрезвычайно странно… хотя и облегчал признания.
— Во время первого посещения клиники я думал только о Сезаре, вам это прекрасно известно. Если и обращал внимание на Жана, то это происходило случайно, и я очень быстро забывал.
— Хорошо, допустим, вы не придавали этому значение тогда. — кивнул Шаффхаузен. — Человек в посттравматическом расстройстве действительно больше поглощен своим внутренним миром, чем тем, что происходит во вне. И вы не вспомнили об этом, когда три дня назад я предложил вам пока поработать с ним, так? Или вспомнили и решили… развлечься?
Эрнест покраснел, и едва ли сумрак наступающей ночи смог скрыть краску на щеках от внимательного взора доктора. Шаффхаузен, как всегда, смотрел в суть и видел главное. Но в данном случае он несколько ошибался в мотивах.
— Не то чтобы развлечься… Скорее, развлечь его. Он пришел такой неловкий, смущенный, зажатый, как девица перед осмотром у гинеколога, начал что-то лепетать про лечение и сам злился на себя за свою неловкость. Сначала я просто хотел помочь. Полдня заполнял дурацкие тесты, потом еще полдня рассказывал о своем детстве. Например, о том, что я чувствовал, когда мама обещала отрезать мне пальчик, если я буду ковыряться в носу, и что я подумал, когда впервые увидел член отца в душевой бассейна… Очень занятно. Может быть, на меня это странно подействовало… Захотелось глотнуть воздуха, вот я и предложил съездить в Антиб.
Молодой человек невольно улыбнулся, вспомнив, как сперва заметался, а потом обрадовался Жан, когда он озвучил ему свое предложение «прогуляться».
— Ну сами подумайте, доктор — что он видел в жизни, кроме учебников, монографий, больниц, ученых морд на конференциях и унылых хлебал параноиков и депрессивных в вашей клинике? А голые женщины в основном встречались ему на ночном телеканале и на картинках «Хастлера»…
— О, значит, вы решили этого несчастного облагодетельствовать на свой манер, наделить радостными переживаниями запретного секса, как некогда ваш учитель рисования — вас? Благородная миссия. Многое объясняет. — несколько иронически заметил Шаффхаузен. — Однако, я прервал ваш занимательный рассказ, прошу вас, продолжайте. Итак, вы поехали вместе в Антиб, и…?
— Да нет же… — начал было Эрнест, но, прервав себя на полуслове, махнул рукой: оправдания не имели смысла. Пусть Шаффхаузен дослушает до конца, и тогда уж выносит свой вердикт — виновен или заслуживает снисхождения.
— Мы поехали, домчались с ветерком. Дюваль сначала дичился, отвечал неохотно, но в городе его как подменили: стал шутить, улыбаться, даже сам отвел меня к итальянскому мороженщику — сказал, что давно хотел попробовать фисташковое с лимоном, а там оно наверняка есть. Мне казалось, что я гуляю с младшим братом… Забытое ощущение.
Сигарилла погасла. Молодой человек положил окурок в пустой вазон, видимо, специально подвешенный к решетке перголы для подобных целей, и обратился к доктору:
— Дайте, пожалуйста, еще одну. Мне так проще рассказывать.
Шаффхаузен молча протянул ему портсигар, Эрнест вынул сигариллу, кивком поблагодарил, закурил и продолжил:
— Дальше в программе у нас был синематограф. «Фантомас разбушевался» (1). Сами понимаете, я не мог это пропустить… И Дюваль воспринял идею с восторгом, он тоже любит Ма… фильмы Юннебеля.
«Он тоже любит Ма…? Интересная оговорочка… Ма надо думать, Марэ, раз речь о Фантомасе…» — отметил про себя Шаффхаузен. Достав еще одну сигариллу для себя, он заменил почти докуренную в мундштуке на новую и закурил снова.
— Продолжайте, я внимательно слушаю.
Эрнест немного помолчал, собираясь с мыслями: он не стеснялся — в процессе терапии ему о чем только не пришлось рассказывать психоаналитику, и на этом фоне эпизод, о котором ныне шла речь, выглядел весьма невинно. Но было и нечто такое, что Верней не хотел и не был готов доверить никому, даже Шаффхаузену. А когда намереваешься скрыть или пропустить в беседе важный момент, успех наполовину зависит от крепости нервов,
